ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Путилин не зря называл Костомарова учеником, готовым пойти дальше своего учителя. Когда дело его передали и правительствующий сенат, стало ясно, что наказание неизбежно. С одной стороны, оно выгодно Костомарову, поскольку пресечет нелепые слухи о его якобы предательстве, ну а с другой стороны, — где же справедливость? «Нет муки больше той, как страдать за идею, которой не служишь». И Костомаров требует от Путилина свести его с генералом Потаповым, управляющим Третьим отделением после отстранения Шувалова. Путилин, куда денешься, настояние его исполнил, и тогда Костомаров заявил Потапову, что располагает сведениями об огромной сети тайного общества, о главной думе революционного комитета в Москве и в Петербурге, о тайных типографиях, а также и о складе оружия, но сделает он эти открытия при условии выполнения его требований для отклонения подозрения в измене обществу: пусть Костомарова разжалуют в рядовые и сошлют на Кавказ, но с правом выслуги, а семейству его назначат пособие. Засим он распрощается со всеми друзьями и недругами в обеих столицах и уедет, как Лермонтов: «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ, и вы, мундиры голубые, и ты, послушный им народ». И пусть тогда сгорят со стыда все досужие сплетники.

О ревелациях (разоблачениях) Костомарова доложили царю, после чего государь высочайше соизволил изъявить согласие на просьбу «московского приговоренного».

Третье отделение охотно приняло уже испытанный ранее способ. «Посылаю вам черновой проект моего письма к неизвестному другу, — писал Костомаров Потапову. — Что же касается до того, что в письме моем больше болтовни, чем дела, — в этом вините уж не меня, а скудость самих фактов. Впрочем, я полагаю, что при той обстановке, которая имеется в виду, совершенно достаточно и этого… Все это — черновое и может измениться хоть сто раз».

В январе сенат приговорил Костомарова к шести месяцам заключения в крепости, его разжаловали в рядовые, однако уже в феврале он был отправлен якобы на Кавказ под надзором капитана петербургского жандармского дивизиона. На остановке в Туле Костомаров написал обещанное письмо, уже чистовое, некоему Соколову.

«Принимаюсь… а с чего начать? Pour commencement — конечно, как говорят французы («для начала»), — или, по древней поговорке, ab ovo — с яиц Леды… но вот тут-то и камень преткновения… С яиц… с которого же именно? — Их так много… В таком случае всего лучше было бы начать с самой Леды, необорное чрево которой… но это слишком далеко заведет нас, — а у меня слишком мало времени и… бумаги. Поэтому — я начну с Чернышевского».