— Оставим так оставим.

После обеда в палату заглянула Леночка, поманила меня движением головы. Мы спустились в библиотеку. Нам повезло — там никого не было и, кажется, никто не собирался в такую погоду приходить за книгами.

Мы сели рядом у стола. Леночка была бледна и посматривала на меня обеспокоенно. Спросила шепотом:

— Это правда?

— Ты о чем?

— Правда, что профессор на понедельник назначил операцию?.. При чем тут Митя? Вся клиника знает. Вы не боитесь?

— Я? Подумай, Леночка, чего мне бояться? Я сам добивался операции. Сам, понимаешь? Хуже, чем есть, не будет.

— А я так боюсь!..

Дрожащий голос девушки выдавал, как ей страшно за меня, и я невольно погладил культей лежащие на столе детские пальчики с обкусанными ногтями. Она подняла на меня темно-синие глаза и беспомощно улыбнулась.

— Ничего, Леночка, ничего. Будет порядок в артиллерии.

— Если бы вы знали, сколько я думаю об этом! Как мечтаю, чтобы у вас все было хорошо!..

— Ты очень сердечная девочка.

— Я не девочка! — Она, по-моему, рассердилась. — Двадцать второго мне исполнится восемнадцать. Вы старше всего на два года. — Леночка встала из-за стола, стуча протезом, подошла к ближнему окну, открыла его, впустив в библиотеку волну знойного воздуха, и подошла ко мне так близко, что мне были видны голубые жилки у нее на шее и изломанные морщинки, лучиками расходящиеся от шрама под глазом на левой щеке. Леночка положила руку мне на плечо. — Слава, я очень вас прошу, не надо смотреть на меня как на ребенка.

Я уже догадывался об этом, но старался не придавать своим догадкам серьезного значения. Леночка, в силу полудетской неискушенности своей, не понимала, на что собирается себя обречь, не отдавала отчета, чем для нее могли бы закончиться наши отношения, если бы мы зашли слишком далеко. Я опять коснулся культей пальчиков с обкусанными ногтями.

— Ты очень сердечная девочка… девушка… Очень… Ты нравишься мне, Леночка… Если бы я вернулся с фронта здоровым и встретился с тобой… Тогда… Само собой разумеется, если бы я вернулся с фронта здоровым…

— При чем тут это?

— Очень даже при чем. — Я заставлял себя смотреть ей в лицо. На нем было выражение отчаянной решимости и незащищенности. — Честное слово, Леночка, мне совсем не хотелось бы так с тобой говорить. Поверь, Леночка…

— Я верю, Слава. Я вам верю…

Она вдруг заплакала. Не зная, как себя вести, я торчал столбом рядом с ней и молчал. Глаза мои видели только синюю пульсирующую у уха жилку. Потом они сами собой уставились на смоченные слезами щеки и поблескивающую красную впадинку шрама под глазом, потом — на переплетенные пальчики с обкусанными ногтями. При этом я прислушивался к звукам в коридоре. Не хватало только, чтобы кого-нибудь принесло сейчас в библиотеку, чтобы нас увидели…