Старый профессор и Джемал разговаривали по-азербайджански. Я не понимал ни слова, но догадывался, что речь идет обо мне, что там, куда катит машина, сегодня решится моя судьба, определится весь ход моей жизни.

— Как чувствуешь себя, Горелов? — спросил Ислам-заде.

— Ничего. Нормально.

— Сумасшествие свое, слушай, теперь кончишь?

— Как только назначите на операцию…

— Джемал, ультиматум ставит! Он лучше профессора понимает, нужна операция, не нужна операция. Он, слушай, лучше всех все понимает. Самый умный…

Машина остановилась перед серым тяжелым зданием. У входа висела черная стеклянная доска с большими золотыми буквами: «Азербайджанский государственный медицинский институт». Старый профессор стремительно вошел в высокую парадную дверь. Джемал, поддерживая меня за локоть, повел туда же. В похожем на зимний сад дворике между зданиями было суматошно и многолюдно. Куда-то спешили девушки и ребята с учебниками, тетрадями, скапливались, о чем-то шептались, перекрикивались. Некоторые были в белых халатах.

У барьера на втором этаже возник Ислам-заде. Толпившиеся там только что студенты моментально растаяли. Профессор помахал нам рукой и приказал сверху:

— Джемал, веди его на кафедру!

На двери висела табличка: «Кафедра нервных болезней». В большой комнате, из окна которой был виден безлюдный сквер с побелевшей листвой кустов и деревьев, у длинного стола сидели человек десять врачей. В белых халатах и шапочках, чуть ли не все в очках, они уставились на меня, как зрители в цирке на клоуна. Казалось, ждут какого-то трюка.

В центре сидела женщина с очень знакомым лицом. Я смотрел только на нее — никак не мог вспомнить, где видел ее.

— Чего вытаращился? — улыбнулась она. — Забыл? Быстро!

Это была Софья Марковна. Слева и справа от нее расположились ее коллеги-невропатологи с неприветливыми серьезными лицами. Профессор Ислам-заде устроился на диване у стены и начал объяснять врачам, для чего созвал их на консилиум. Я слушал, боясь упустить хоть слово. Но мало что понял: профессор перешел на латынь. Сидящие у стола люди в белых халатах стали смотреть на меня с еще большим интересом.

Когда профессор замолчал, они вдруг начали спорить, перебивая друг друга. Говорили по-русски так, будто меня там не было. Софья Марковна подняла руку, выставив на обозрение мокрое темное пятно под мышкой, распорядилась:

— Довольно, товарищи! — и, когда шум утих, спросила у меня: — Горелов, ты понимаешь, для чего ты здесь?

— Само собой разумеется. Меня привезли на консилиум. — Надо было отвечать разумно и сдержанно. От этого зависело, как разглядывающие меня люди в белых халатах решат мою судьбу. — Профессор Ислам-заде хотел делать мне операцию «по Крукенбергу», взял для этого к себе в клинику. А теперь начал сомневаться из-за моего черепного ранения. Не верит, что мне хватит силы воли и терпения, чтобы каждый день тренировать и разрабатывать руку…