Вчера стою в церкви, где прекрасно пели слепые, и думаю: простой народ идет в церковь отчасти так, как мы в хороший симфонический концерт. Дома бедность, темнота, работа вечная, напряженная, а пришел в храм – светло, поют, что-то представляют… Здесь и искусство, и музыка, да еще оправдывающее развлечение – духовное настроение, религия, одобренная, даже считающаяся чем-то необходимым, хорошим. Как же быть без этого? Говела я без настроения, но серьезно, разумно и рада была просто потрудиться душой и телом: рано вставать, стоять долго на молитве и, стоя в церкви, разбираться в своей душевной жизни.

Дома сегодня опять тяжело: песни Сулержицкого под громкий аккомпанемент Сережи, крикливый, мучительный голос Булыгина, хохот бессмысленный Саши, Юлии Ивановны и Марьи Васильевны – всё это ужасно!

Приезжал Андрюша; грустно, что весь интерес – лошади, собаки, провинциальные знакомые и никакой умственной жизни.

Вчера было тихо, и приятно провели вечер с Репиным. Он рассказывал, что в Петербурге на передвижной выставке, на которой он выставил портрет Льва Николаевича (купленный Музеем Александра III), произошли две демонстрации: в первый раз небольшая группа людей положила цветы к портрету; в прошлое же воскресенье, 25 марта, собралась в большой зале выставки толпа народа. Студент забрался на стул и утыкал букетами всю раму, окружающую портрет Льва Николаевича, потом стал говорить хвалебную речь, поднялись крики «ура!», с хор посыпался дождь цветов; а следствием всего этого стало то, что портрет с выставки сняли и в Москве он не будет, а тем более в провинции. Очень жаль!

Май 1901 года. Самое счастливое, что произошло за последнее время, – это два вечера, когда играл Сергей Иванович. Играл он 3 и 4 мая, играл удивительно хорошо. Пьесы были: Rondo Моцарта, соната Шумана, «За прялкой» Шуберта, Duetto Мендельсона и увертюру «Фрейшютца». Даже Таня и Лев Николаевич пришли в восторг. На другой день играл свой 4-й квартет в четыре руки с Гольденвейзером.

18 мая. Десять дней уже мы в Ясной Поляне. Ехали с Буланже в директорском вагоне со всеми удобствами и довезли Л. Н. прекрасно: грела я ему сваренную заранее овсянку, варила яйца, кофе, ел он еще спаржу, спал на прекрасной постели. С нами были еще дочь Таня и Юлия Ивановна Игумнова. В Москве провожали нас дядя Костя, Масловы Федор Иванович и Варвара Ивановна, Дунаев и незнакомые молодые люди, кажется, техники. Кричали «ура!», рисовали Льва Николаевича, и это было трогательно.

Тут и Маша с Колей, и Лева с Дорой, и все сегодня мы вместе обедали, все были веселы. Приезжал американец из Бостона, ему надо изучить Россию, и, конечно, Толстого, чтоб читать лекции об этом. Весна красивая, цветущая: цветут сирень, яблони, ландыши; так свежа зелень, поют соловьи – всё обычно, но всё переживаешь опять с наслаждением, всем любуешься, упиваешься, как упиваешься всяким наслаждением, сколько бы оно ни повторялось.