Алексей Михайлович был человеком невероятным – из тех, к кому применима избитая формула «больше таких не делают». Но и раньше не делали. Его харизма была связана и с уникальным талантом рассказчика, и с удивительной эрудицией, и с личным обаянием, теплом, открытостью, способностью к моментальному контакту. Разумеется, с неослабевающим любопытством, никак не связанным с возрастом, – вообще-то, свойством, присущим гениям.

О его профессиональных талантах и бесчисленных регалиях лучше расскажут другие: званий, медалей и почестей не счесть, из снимков Букалова с выдающимися деятелями культуры и политики можно составить толстенный фотоальбом, широта его взглядов, интересов и дарований поражала неизменно. Он принадлежал к поколению людей рубежа 1980–1990-х, для которых «демократия» и «либерализм» были не пустыми дежурными словами, а основой мировоззрения, этическим кодексом. Признаюсь, дороже для меня все-таки был не Букалов-деятель, а Букалов-человек, собеседник и друг.

У него было две обсессии, два любимых персонажа, образами и следами которых был заполнен не только его дом, но его мышление и речь: Пушкин (он был пушкинистом со стажем, автором многих текстов и даже фильмов о русском национальном поэте) и Пиноккио; у меня дома есть его подарок, мой младший сын увез из Рима одного из деревянных человечков Букалова. Между двумя «П» немало общего. Независимый характер, чувство юмора, необходимость постоянно пребывать в движении, быть частью окружающего мира – но хранить ироническую дистанцию по отношению к нему. А еще что-то детское, умение открывать для себя людей и явления, бесконечно удивляясь им и радуясь, не подчиняться стереотипам, вдохновенно фантазировать, хранить оптимизм даже в самых жутких ситуациях. Пишу и понимаю: это все не о них, а о нем, которого мир знал в качестве легенды журналистики, а близкие – как бесстрашного Пиноккио и настоящего поэта.

Долина Вероника

Долина Вероника

Зильберквит Марк

Зильберквит Марк

Три жизни Алексея Букалова

Земную жизнь Алёши Букалова можно условно разделить на два периода, неравных по протяженности и по значимости: до отъезда в Италию и, собственно, «итальянский» период. Отбывая в 1991 году в командировку в Рим как корреспондент ТАСС, Алёша вряд ли мог полагать, что уезжает навсегда (короткие приезды в Россию в данном случае не в счет), что Рим придется ему, как, вероятно, не мог прийтись ни один другой город мира, и что он сам станет одной из наиболее ярких фигур в культуре «русского» Рима конца прошлого и первых двух десятилетий нынешнего века.