Америка ошеломила Людвига. Малкольмы были добры к нему, но он чувствовал себя «старым калекой» и «слишком тупым», чтобы писать письма. Неожиданно он наведался к Паулю на Лонг-Айленд, но дома никого, кроме служанки, не было, и он ушел, не оставив записки. Ему снова нездоровилось, и пришлось идти к врачу. Ничего серьезного опять не нашли. Днем раньше он прошептал Малкольму в исступлении: «Я не хочу умереть в Америке. Я европеец и хочу умереть в Европе… Какой я был дурак, что приехал!»[520]

Вернувшись в Лондон, он снова проверился и наконец узнал истинную причину своей болезни. У него был неоперабельный и прогрессирующий рак простаты, который распространился в костный мозг, вызвав анемию. Ему прописали принимать женский гормон эстроген в таблетках, чтобы остановить выработку тестостерона. Среди побочных действий этой терапии были тошнота, диарея, приливы, импотенция и припухлость груди. Не в состоянии работать и все еще чувствуя беспокойство, он решил вернуться в Австрию на Рождество, где, как ему представлялось, он и умрет в своей старой комнате в Пале. «Я думаю как можно быстрее вернуться на какое-то время в Вену. Там я просто ничего не буду делать, и пусть гормоны делают свою работу»[521]. Он попросил друзей не говорить никому о его болезни, ему было «очень важно», чтобы семья ничего не знала о ней, пока он там.

В сочельник Людвиг приехал в Пале и сразу лег в постель. В такое же Рождество тридцать семь лет назад лежал, умирая от рака, Карл, а теперь — еще одни мрачные святки в той же дворцовой обстановке — настала очередь самого старшего и самого младшего из детей. Два месяца Людвиг жил в Вене, по большей части лежал. Каждый день он приходил повидаться с Герминой, но вряд ли она могла с ним говорить, а когда говорила, невозможно было понять, что она пытается сказать. 11 февраля 1950 года она умерла. Людвиг написал другу в Англию: «Моя старшая сестра очень мирно умерла вчера вечером. Мы ожидали ее смерти три дня ежечасно. Это не было шоком»[522].

Большая часть 75 лет, которые прожила Гермина, была занята заполняющей время стародевичьей суетой, подпорченной чувством неполноценности и социальной неадекватности. Она написала одну или две неплохие картины, на лучшей был изображен Йозеф Лабор на смертном одре. Друзей у нее было немного, зато верных. Она была прежде всего хранительницей семейного очага. После смерти отца она многое сделала, чтобы сохранить его имения, стандарты и ценности, и чтила его память. Она поддерживала Пале в Нойвальдэгге. Ее неопубликованные мемуары, написанные для внучатых племянников и племянниц, изображали Витгенштейнов в сказочном аспекте. По ним можно сказать, что она любит дядь и теть и гордится ими больше всех, даже больше матери. Только Людвиг и Гретль удостоились чести в этой работе. Ганс, Руди, Курт, Хелена и Пауль заслужили всего несколько слов. При всех очевидных недостатках Гермины, ее смерть глубоко повлияла на Людвига. «Потеря для меня и для всех нас, — писал он в дневнике, — оказалась тяжелее, чем я мог представить»[523].