Али внес свою лепту в раскрутку боя, завлекая туристов принять участие в его африканском приключении. Каждый день он разговаривал с репортерами в Дир-Лейк и даже позволил им присоединиться к его утренним пробежкам, в ходе которых он пробегал три или четыре мили вдоль Плезант-Тайн-роуд. Он стал называть свой лагерь «раем для боксера», потому что здесь у него было все что нужно. Это был ашрам, священное место с лидером, пророком и гуру Али во главе.

Ряды спарринг-партнеров Али пополнил многообещающий молодой боец из Пенсильвании по имени Ларри Холмс. Каждый день фанаты приходили в Дир-Лейк, чтобы посмотреть, как боксер прыгает на скакалке и лупит по боксерской груше. Желающие развлечься могли без труда найти наркотики и проституток на территории лагеря. В этом месте наглядно прослеживались изменения, происходящие в американской культуре 1970-х. Журналист Том Вулф окрестил эту эпоху «эгоцентричным десятилетием». Как писал историк Томас Борстельман, «сердце американской культуры заняли самосовершенствование, самовыражение, самоудовлетворение и потакание своим желаниям в ущерб ценностям, ориентированным на пользу общества». Казалось, что радужные надежды 1960-х были смыты волной цинизма, оставив после себя лишь море доступного секса и наркотиков.

Если десятилетие и правда было «эгоцентричным», то Али прекрасно в него вписывался. Самовыражение, самоудовлетворение и потворство своим желаниям с самого начала были ярчайшими чертами его характера. Даже на фоне предсказаний журналистов о разгромном проигрыше Али публичное поведение бывшего чемпиона оставалось неизменным, а его уверенность никогда не ослабевала.

В интервью Деву Киндреду, репортеру из Луисвилла, он объяснил причину своей уверенности. «Раунд первый – дин-дон! – я несусь на него – бум, бум! – я встряхну и обведу его вокруг пальца. Он был младенцем, когда я победил Сонни Листона десять лет назад. Они говорят: “Сколько Али продержится против Джорджа Формана?” А я говорю: “Сколько Форман продержится против Али?” Говорят, что я не умею бить. Но разве меня когда-нибудь останавливали? Мне отдавали должное за мою скорость? Это все чушь собачья. Он просто молокосос. Ноль опыта, ноль скорости. Это оскорбляет меня, мое величие. Ему предстоит сразиться не с Джо Фрейзером, ему предстоит сразиться с Мухаммедом Али – я величайший боец всех времен».

В ходе того же интервью Киндред спросил, жалеет ли Али о чем-нибудь. Если бы у него была возможность прожить жизнь заново, хотел бы он что-нибудь поменять?

Самоанализ не был любимым занятием Али, но боксер на момент задумался, прежде чем ответить: «Я не стал бы говорить все эти вещи про Вьетконг. Я бы как-нибудь иначе разобрался с военным призывом. Незачем было ставить на уши столько людей». Он сказал, что гордился своим решением отказаться от военной службы. Его единственным сожалением были «вещи, сказанные про Вьетконг».