– Бундини! – крикнул он. – Мы потанцуем?

Ответа не последовало.

– Мы не будем танцевать, Бундини? Ты знаешь, что я не могу танцевать без тебя.

Бундини все еще был расстроен. Наконец он ответил:

– Эх, хорошо, чемпион. Будем танцевать всю ночь.

– Мы потанцуем с ним?

– Всю ночь напролет!

Чей-то голос объявил: «Осталось десять минут».

Данди забинтовал руки Али. Тренер убедился, что у него есть все необходимое для боя: ватные палочки в кармане рубашки, пузырек с нюхательными солями, спрятанный за ухом, коагулянтные порошки и марля в левом заднем кармане, жидкие коагулянты и хирургические ножницы – в правом, и аптечка, наполненная льдом, большим количеством марлевых прокладок, дополнительной парой шнурков, запасной капой и нюхательными солями.

Герберт Мухаммад отвел Али в туалетную кабинку – единственное место, где они могли уединиться, – и мужчины помолились.

Али спокойно прошагал по стадиону и вышел на ринг в сопровождении своей привычной свиты – Рахмана, Данди, Герберта, Бундини, Килроя; все они смахивали на участников похоронной процессии, плюс десятки заирских солдат в белых касках. Гигантский портрет Мобуту маячил над стадионом. Али улыбнулся, когда проходил мимо Джо Фрейзера, сидящего у ринга, а затем перелез через канаты и начал танцевать и драться с тенью. Он снял халат, его тело сияло в лучах софитов, и тысячи пар глаз следили за его движениями. Когда он танцевал и махал руками, толпа скандировала его имя, будто они много месяцев репетировали этот момент. В некотором смысле так оно и было.

На часах было четыре утра. У ринга пустовали тысячи мест по 250 долларов, зарезервированных для американцев и европейцев, которых Дон Кинг надеялся завлечь на матч. Но за пределами внутреннего круга, куда только хватало глаз, растянулась толпа из более чем сорока тысяч заирцев. Для тех, кто сидел на дешевых местах, Али и Форман были маленькими черными точками, а их быстрые и отточенные движения невозможно было различить. Для защиты от тропического ливня над рингом была построена рифленая жестяная крыша, которая лишь мешала обзору с дальних мест. Но зрителям не было дела до того, что их обзор был частично заблокирован или что они могли промокнуть в случае дождя. В ожидании этого события они не спали всю ночь. Наконец-то пришло время действовать. «Али бумае!» – послышалось отовсюду. Али помахал рукой, управляя толпой, словно дирижер огромного оркестра.

Люди по всему миру прильнули к экранам. Во многих странах бой транслировали в прямом эфире по бесплатному телевидению. В Соединенных Штатах, Британии и Канаде люди отправлялись в кинотеатры и платили, чтобы увидеть событие на большом экране. Большой бальный зал отеля «Уолдорф-Астория» готовился принять две тысячи посетителей на показ боя, который был запланирован на 22:00 по местному времени. Билет за восемьдесят пять долларов включал ужин и виски, в кинотеатрах под открытым небом в районе Нью-Йорка цена за билет составляла около восьмидесяти долларов. В «Мэдисон-сквер-гарден», где за боем будут наблюдать бывшие чемпионы Джек Демпси, Джеймс Брэддок и Джин Танни, цены на билеты превысили тридцать долларов. Даже за пределами Нью-Йорка цены на зрелище были высокими: например, в Милуоки билет стоил двадцать долларов, в Солт-Лейк-Сити – семнадцать. Али хвастался, что за боем будут наблюдать два миллиарда человек по всему миру, но этому не суждено было случиться. Около 50 миллионов увидят бой в прямом эфире, и еще 300–500 миллионов посмотрят повтор. Тем не менее 500 миллионов зрителей – это колоссальное число. Для многих из этих людей Али был больше, чем боксер-аутсайдер, больше, чем афроамериканец, и больше, чем мусульманин, – он был живым символом неповиновения.