На советском языке
На советском языке
Георгия Эфрона отличал от сверстников даже язык, что, впрочем, им скорее нравилось: “У него ведь была прекрасная речь, прекрасный язык. <…> Она у него какая-то колоритная была, очень русская”754, – вспоминали его одноклассницы еще по болшевской школе Ольга Вольф и Людмила Харитонова.
Те перемены, что произошли в русском языке за двадцать три года советской власти, Мур не мог усвоить до самого приезда в сталинскую Москву. В семье Цветаевой-Эфрона говорили по-старому, русская эмиграция не только не хотела, но и не могла, конечно, идти в ногу со временем. Даже новые красные вроде Сергея Эфрона и Николая Клепинина знали об этих переменах лишь из литературы и советского кинематографа. В СССР пришлось осваивать новую речь новых людей, равняться на уже приспособившуюся русскую интеллигенцию.
“Иностранец” Воланд говорит Степе Лиходееву о домработнице Груне: “Она жаловалась, что вы у нее отпуск зажилили”. Это производит впечатление почти такое же, как кот Бегемот с грибом на вилке. В речи иностранца это слово кажется невозможным. А в речи русских чеховских интеллигентов, которым удалось пережить революцию и остаться в живых? Да сколько угодно! В письмах Марии Павловны Чеховой оно встречается не раз: “Должно быть, родственники зажилили мою беличью шубейку”755, – пишет она в январе 1940-го. “Увы, я кофе еще не получила. Зажилили, должно быть!”756 – жалуется она Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой. Булгаков тем более знал и употреблял это слово, очевидно, не только в прозе. Его первая жена, Татьяна Лаппа, дочь дворянина и действительного статского советника, тоже вполне усвоила новую лексику: “Михаил, между прочим, таскал книги, – вспоминала она. – У Коморского спер несколько. Я говорю – зачем зажилил?”757
Постепенно усваивает этот язык и Мур: “жизнь бьет по кумполу”, “я засыпаюсь”, “«Спартак» припух”. Как многие иностранцы, Мур полюбил русские пословицы и поговорки, которые подхватил явно уже в СССР: “И то хлеб” и проч.
Однако больше всего Мур перенимает не жаргонные словечки и не русские пословицы, а откровенные советизмы, иногда прямо пишет в стиле советского официоза.
Одно из первых понятий, которые должен был узнать Мур, – шестидневка. Первый год в СССР он провел по-новому, советскому времени. Шестидневка (а еще в начале тридцатых была и пятидневка) заменила традиционную неделю. И Мур легко и быстро приспособился к этому: “видимся раз в шестидневку”, “через две шестидневки переезжаем”, “эти минуты дают запас оптимизма на шестидневку”. Неделю вернули указом Верховного Совета от 26 июня 1940-го, и Мур перешел к привычному с детства счету времени – делению на понедельник, вторник, среду и т. д.: “Воскресенье меня заряжает оптимизмом и верой в счастье”758. Мур продолжал активно заимствовать новые русско-советские слова и выражения. Временами он начинает писать просто советскими газетными штампами, которые мог почерпнуть не только в газетах, но и на школьных собраниях, в общении с учителями и школьниками. Мальчик радуется, что с одноклассниками у него “завелись подлинно товарищеские отношения”. Он огорчается, что отношения с Митькой “нельзя назвать советскими”, а вот советская школа Мура “занимает, и завлекает, и приближает к действительности, к тому реалистическому отношению к жизни, которого я добиваюсь, – пишет он. – Я принимаю участие в советской жизни, я – член общества, а не паразит”.759 И хотя “культурный уровень товарищей ниже моего, всё же я живо интересуюсь всеми явлениями, затрагивающими класс и школу, интересуюсь своими отметками и психологией товарищей”.760 Будто не дневник, а для школьной стенгазеты писал.