Светлый фон
«Donald Duck»

Муру нравится общество писателей, но и там он находит “тупоголового Гроссмана”941. Это, очевидно, Леонид Петрович Гроссман, литературовед; как раз в 1940 году он защитит кандидатскую диссертацию, причем столь блестяще, что по итогам защиты ему присвоят степень не кандидата, а сразу доктора филологических наук. В послевоенные годы напишет для серии ЖЗЛ книги о Пушкине и Достоевском.

Несчастный поэт Владимир Пяст, друг Блока, осколок Серебряного века, вызвал у Мура омерзение: “…странный субъект болезненно-эпилептического вида с собачьими глазами и страдающий определенной одышкой и грузно-неповоротливым телом, равно как и узкой головой с высоко-желтовато-морщинистым лбом”.942

Даже Борис Пастернак, которого Мур вслед за матерью превозносит, все-таки “человек чрезвычайно непрактичный”. Мур не преминул и на этом “солнце” найти пятно.

ИЗ ДНЕВНИКА ГЕОРГИЙ ЭФРОНА, 6 октября 1940 года: Хочется радости, веселья, умной и красивой молодежи – а подают неплохих, но скучноватых Вильмонтов и страшно глупую чету полуюных Тарасенковых!

ИЗ ДНЕВНИКА ГЕОРГИЙ ЭФРОНА, 6 октября 1940 года:

Хочется радости, веселья, умной и красивой молодежи – а подают неплохих, но скучноватых Вильмонтов и страшно глупую чету полуюных Тарасенковых!

Хочется радости, веселья, умной и красивой молодежи – а подают неплохих, но скучноватых Вильмонтов и страшно глупую чету полуюных Тарасенковых!

Недаром Мур со временем полюбит Достоевского. Так и вспоминаются слова Фомы Фомича из “Села Степанчикова”: “Я кричу: дайте мне человека, чтоб я мог любить его, а мне суют Фалалея!” Но герой Достоевского намеренно паясничает, а Мур пишет: “Я жажду гармонии”. Однако вместо гармонии он видит только материал для карикатур. Советская молодежь, на взгляд Мура, груба, невежественна и с пренебрежением относится ко всему, что выходит за пределы круга ее интересов. Старшее поколение – ничуть не лучше: “Молодежь просто уродлива. А «умудренные годами» – большей частью крайне пресны, выжаты словно лимоны”.943

Если даже человек первое время и нравился ему, Мур очень быстро в нем разочаровывался. Общаться с ним он больше не хотел. Так было с Левидовыми, Тарасенковыми, а позднее с Кочетковым и Ахматовой: “Мне никто не импонирует – всех видишь насквозь…”944

Даже Митю Сеземана Мур называет человеком “исключительно недоброкачественным”, “страшным трусом”, “льстецом”. Трудно найти порок, который бы он не приписал своему единственному другу.

“Валя – девушка, у которой все данные, чтобы стать человеком”945, – пишет Мур о своей первой любви. Остальных не жалеет.