Недаром же Мур рисовал именно карикатуры. Его “последовательность и упорство в карикатуре” ставили в тупик столичных педагогов. Даже забросив занятия графикой и живописью, он интересовался этим жанром. Ходил на “прекрасную выставку карикатур” в зале Московского Союза художников на Кузнецком Мосту, сам рисовал карикатуры – и не только на европейских политиков. У него много жанровых сценок, портретов неизвестных людей (Мур редко давал названия рисункам). Они по-своему остроумны и оригинальны, но, по законам жанра, гротескны, подчеркивают уродство персонажей.

ИЗ ПИСЬМА САМУИЛА ГУРЕВИЧА АРИАДНЕ ЭФРОН, 22 ноября 1942 года: Сейчас повесил на стену несколько рисунков Мурзила. Коллекция дегенератов, некоторые в краске.936

ИЗ ПИСЬМА САМУИЛА ГУРЕВИЧА АРИАДНЕ ЭФРОН, 22 ноября 1942 года: Сейчас повесил на стену несколько рисунков Мурзила. Коллекция дегенератов, некоторые в краске.⁹³⁶

При взгляде на человека Мур прежде всего находил недостатки. И чаще недооценивал людей. Не прощал им слабости. Не искал у них особых достоинств: “…я не люблю людей, – признавался Мур. – 99 % людей мне представляются чудовищными существами, это какие-то наросты, раны. Они мне противны. Я всегда в них, в их мнениях, в их манере выражаться распознаю какой-нибудь недостаток или тик, которые мне представляются уродливыми и доминирующими в личности их обладателей”.⁹³⁷

Он не жалел ни взрослых, ни сверстников, ни знакомых Цветаевой, ни своих знакомых, ни даже родственников. Сколько раз находил он приют у тети Лили – Елизаветы Яковлевны Эфрон. И в ноябре 1939-го – после бегства из Болшево. И в сентябре 1940-го, во время поисков квартиры. И осенью 1941-го, когда вернется из Чистополя, и позже, осенью 1943-го, когда вернется из Ташкента. Тетя Лиля “очень сердечный, настоящий человек. Но слишком властна и взбалмошна, да и не бог весть как умна”⁹³⁸, – писал он Але. “Лиля и Вера (мои тетки) отличаются добротой и некоторой долью (так в тексте. – С.Б.) глупости”, – записал он еще летом 1940-го.

Мур ценил знакомство с Анатолием Тарасенковым, но смотрел на литературоведа свысока: “…культурный, симпатичный, довольно умный (но не слишком)”.

“Вчера был поэт Крученых. Мне он не понравился – противный тип”⁹³⁹, – мимоходом замечает Мур после знакомства с живой легендой русского футуризма.

Жена литературоведа Бориса Песиса, по словам Мура, “глуповатая и похожая на «Donald Duck»”.⁹⁴⁰ Женой Бориса Ароновича была переводчица Надежда Михайловна Жаркова. Многие русские читатели знают бальзаковского “Полковника Шабера”, “Чуму” Альбера Камю, “Нану” Эмиля Золя, “Девяносто третий год” Виктора Гюго именно в ее переводах.