“Кто был в Москве, никогда не забудет этот холодный, моросливый страшный день, – писала Лидия Либединская. – Казалось, вся Москва стронулась с места. По улицам и переулкам тянулись вереницы людей. Кто-то толкал впереди себя детскую коляску, нагруженную вещами, кто-то приделал подшипники к пружинному матрасу и, нагрузив на него вещи и усадив детей, надрываясь, тащил его из последних сил. И весь этот поток устремлялся в одном направлении – на восток, к Курскому и Казанскому вокзалам или же на шоссе Энтузиастов”.¹⁰⁵⁴ Люди обеспеченные и высокопоставленные уезжали на собственных или служебных машинах, нагрузив их до предела ценными вещами.

“Огромное количество людей уезжают куда глаза глядят, нагруженные мешками, сундуками. Десятки перегруженных вещами грузовиков удирают на полном газу. Впечатление такое, что 50 % Москвы эвакуируется”¹⁰⁵⁵, – записывает Мур. В этот день он трижды возвращался к своему дневнику. Понимал, что пишет для истории. Почти все записи – на французском. Мур не только описал всё, что видел, но и пересказывал слухи, ходившие по городу. Ведь слухи и сами по себе важный исторический источник. Они рассказывают нам, что думали люди, что чувствовали, чего боялись.

Почти ровесник Мура, пятнадцатилетний Георгий Мирский, будущий известный востоковед, а тогда обычный старшеклассник, тоже хорошо запомнил этот день: “По улице мчались одна за другой черные «эмочки» (автомашины М-1), в них сидели офицеры со своими семьями (тогда они еще назывались «командиры»), на крышах машин были привязаны веревками чемоданы, узлы, саквояжи, какие-то коробки. Необычное и непонятное зрелище. Всё стало ясно, когда я подошел к дому на углу Васильевского переулка, где жила моя тетя, сестра матери, с мужем, полковником авиации. Он как раз вышел из квартиры и садился в машину; при мне он спрашивал у шофера: «Как думаешь, на Горький прорвемся?» – «Попробуем, товарищ полковник», – отвечал солдат. Я не мог поверить своим ушам, но полковник дядя Петя тут же успел ввести меня в курс дела. Оказывается, в черных «эмках» были офицеры штаба Московского военного округа, и они мчались из своих казенных квартир на Ленинградском шоссе в сторону Рязанского и Горьковского шоссе, из Москвы на восток…”¹⁰⁵⁶

Кстати, офицеры не бежали. Сталин принял решение эвакуировать большую часть Наркомата обороны, Наркомата военно-морского флота и Генерального штаба, оставив в Москве только оперативную группу Василевского. Офицеры не бросили семьи, а попытались вывезти их с собой на восток. Но на простых москвичей спешная эвакуация военных должна была произвести самое тягостное впечатление. Если уж военные бегут, то что остается простым людям?