Международной политикой он по-прежнему интересовался, но следил за ней, как за увлекательной и страшной игрой. Ни мировому коммунизму, ни Советскому Союзу он более не сочувствовал. Не зря же в его записях слово “наши” всё чаще заменяется словами “русские”, “красные”,
Между прочим, Александр Сергеевич Кочетков вел себя точно так же. Он переселился в квартиру жены, прописанной в Брюсовом переулке, справедливо рассудив, что повестку о мобилизации на трудовой фронт или на фронт действующий пришлют по месту прописки. К тому же у Кочеткова еще с лета сохранилась справка об эвакуации из Москвы. Он тогда не уехал, но сейчас полагал, что справка может спасти от военкомата, от фронта.
ИЗ ДНЕВНИКА ГЕОРГИЯ ЭФРОНА, 19 октября 1941 года: Говорил с Кочетковым и согласился с ним: основное – не быть куда-нибудь мобилизованным. <…> Ожидается всеобщая мобилизация. Я и Кочетков твердо решили никуда не ехать и не идти.
ИЗ ДНЕВНИКА ГЕОРГИЯ ЭФРОНА, 19 октября 1941 года:
Мур даже хлебные карточки долгое время не получал по этой причине. Он надеялся, что в суматохе московской паники о нем позабыли. Обратиться в домком за карточками – значит обнаружить себя. Его могут тут же взять на учет: “Ага, ты не работаешь, будь любезен, иди на стройку укреплений под Москвой…”1088
Нет, землю копать Мур не хотел, а на фронт шестнадцатилетних не призывали. Зато одноклассника Мура Юру Сербинова уже в декабре 1941-го призовут в армию. Ему как раз исполнится восемнадцать. Юра был вообще настроен патриотично. Мур написал об этом с явной неприязнью и не преминул попрекнуть: “Сербинов хвастает о патриотизме, а сам рассказывает антиеврейские анекдоты… Хорош!”1089
Судьба Юрия неизвестна. В декабре 1941 года призвали в армию двух юношей по имени Юрий и по фамилии Сербинов 1923 года рождения. Одного из них – в Воронеже. Он будет воевать в бронетанковых войсках, дослужится до звания капитана, получит награды – ордена и медали. На фото (явно не 1941 года) – бравый, бывалый уже офицер.