Из прозы Мур продолжал читать Андре Жида: “Изабеллу”, затем перечитал “Фальшивомонетчиков”, которые ему не понравились в прошлом году. Прочитал “Базельские колокола” Луи Арагона, своеобразный приквел к “Богатым кварталам”. Из литературы русской – “Фантастические новеллы” Грина. Мур даже покупает книги. 22 октября приобрел однотомник Лермонтова и “Гамлета” в переводе Пастернака. Лермонтова Мур оставит в квартире тети Лили, когда будет готовиться к отъезду, а “гениального «Гамлета» в переводе гениального Пастернака” прочитает уже в ташкентском поезде.

Но ни на день Мур не забывал о происходящем вокруг. И, отложив “Фальшивомонетчиков” Жида или “Шарм” Валери, открывал “Правду” и “Вечернюю Москву”.

Постепенно Мур привыкал к жизни в осажденном городе. Наконец-то обратился в домком за хлебными карточками. Теперь он получал норму иждивенца – 400 граммов хлеба в день. Немного, но в Москве даже в годы войны пекли очень вкусный, питательный хлеб. Кому-то везло отоваривать хлебные карточки даже “у Филиппова”. В тот же день, 18 октября, Мур устроил еще один “кутеж”: пообедал в “Артистическом”, том самом кафе в проезде Художественного театра, где они с Митькой некогда пили кофе и какао. А 20 октября он встал в очередь и карточки свои отоварил. Оказалось, ничего ужасного в очередях нет. И стоял-то всего ничего – какие-то 45 минут. Он по-прежнему ел крабы (никому не нужные, они всё еще были в продаже), покупал рис, масло, печенье и вафли. Да и Валя приносила хлеб. Не так уж плоха жизнь для мальчика-сироты в то страшное время. Может быть, жизнь Мура вполне бы наладилась. Но ее разрушил добрый знакомый Мура, милейший Александр Сергеевич Кочетков. Вечером 24 октября он позвонил Муру и предложил вместе с ним поехать в Среднюю Азию. Формировался последний писательский поезд.

Мур еще в середине октября собирался уехать из Москвы. 13-го он даже сдал 150 рублей на билет, но уже на следующий день запросил деньги назад.[161] Он отказался от ташкентского поезда в дни московской паники. Просто не мог, не хотел пережить еще раз дорожные тяготы, тоску и мучительные воспоминания.

ИЗ ДНЕВНИКА ГЕОРГИЯ ЭФРОНА, 14 октября 1941 года: Эвакуация для меня проклята смертью М.И. Я не могу уезжать. Пусть все уезжают – я останусь. Одно слово “эвакуация”, слова “эшелон”, “вокзал” наводят на меня непреодолимый ужас и отвращение. В задницу Ташкент![162]Обойдемся без этой волынки эвакуации.

ИЗ ДНЕВНИКА ГЕОРГИЯ ЭФРОНА, 14 октября 1941 года:

Эвакуация для меня проклята смертью М.И. Я не могу уезжать. Пусть все уезжают – я останусь.