Письмо дышит такой страстью, будто речь идет не о друге, а о потерянной возлюбленной. Однако Мур и Митя любовниками не были, их отношения никогда не переходили за рамки юношеской дружбы. Цветаеведы объясняют это письмо Мура его личными особенностями: неумением вести себя, завышенной самооценкой. Собственные желания он превращает в приказы и диктует эти приказы людям, которые вовсе не обязаны ему повиноваться. Допустим, это так, но чем все-таки объяснить сами желания? Может быть, всё очень просто: Митя остался для Мура единственным близким человеком. Единственным из тех, кто еще жив, кто еще на свободе. Аля в лагере. О Сергее Яковлевиче нет никаких известий. Правда, был еще Муля Гуревич, но их отношения все-таки другие. Гуревич гораздо старше Мура. Их интересы, их судьбы слишком сильно различались. А Митя был таким же, как Мур, русским французом. Соотечественником. Парижанином, на свое несчастие оказавшимся в сталинской Москве. Впрочем, к этому времени уже даже и не в Москве.
Во время эвакуации в Елабугу Мур потерял Митю из виду. Он не знал, что еще в августе Митя эвакуировался вместе с бабушкой и дядей. Судьба Мура так или иначе оказалась связанной с Союзом писателей и с писательским миром. Жизнь Мити – с Академией наук и с Московским университетом. Бабушка, как вдова академика Насонова, и дядя Арсений Николаевич, работавший в академическом Институте истории, увезли Митю с собой в Ашхабад. Туда же, в Ашхабад, эвакуировали ИФЛИ. В декабре ИФЛИ присоединят к университету. Ифлийцы станут, таким образом, студентами филфака МГУ. Одним из этих новых студентов-филологов и стал Митя. Он уже вполне акклиматизировался в южном, очень жарком, но не таком уж экзотическом городе: “Это был красивый маленький городок <…> с почти европейским центром, окруженным плоскими крышами домов местного населения”11021103, – вспоминал Дмитрий Васильевич.
Интересно, что само письмо Мура к Мите, датированное тем же 11 сентября, написано вовсе не так страстно. Видимо, в том стиле общения, которого они с Митей и придерживались всё время знакомства. Он сдержанно рассказывает Мите о гибели Цветаевой, легко и чуть иронично – о собственной жизни в Татарской АССР. И лишь в конце просит друга: “Очень прошу тебя послать мне в Чистополь телеграмму с сообщением, где ты находишься: мне очень важно не потерять тебя из виду. Очень тебя прошу”.1104 Это письмо Дмитрий Васильевич Сеземан получит спустя пятьдесят с лишним лет.[169]