В 1931 году у Малютина развился легочный туберкулез.

В беседе со мной он старался преуменьшить опасность:

— Уеду на Кавказ. Буду писать горы и дышать их воздухом.

Он пожелтел. Редко улыбался, Щурил горевшие глаза. Наконец, уехал на Кавказ в легочный санаторий «Теберду», где прожил свыше трех месяцев. Но там он не столько лечился, сколько работал. Привез огромное, удивившее нас количество работ — кавказские пейзажи. Осмеркина и меня поразили их живописная сила, романтический темперамент и богатый, кристальной чистоты колорит. Мы его расцеловали и поздравили с выдающимся успехом.

— Знаете, друзья, чем объясняется мой успех, — сказал он, — я писал все, что видел, и думал об Ольге… Ведь она так любила живопись и так тонко ее понимала.

Это было летом. Осенью мне позвонили и сказали, что у Вани начался рецидив туберкулеза, а зимой мы его хоронили. Гражданская панихида была во Всекохудожнике. Выступал Абрам Эфрос. Он назвал Малютина редким и щедрым талантом. Я начал говорить, но смог только плакать.

Татлин

Татлин

С Татлиным я близко познакомился на его персональной выставке, о которой некоторые мало разбирающиеся в искусстве критики писали как о явлении.

Татлин был вождем небольшой группы художников, которые работали не кистями, но молотком и клещами, а вместо растворителя пользовались гвоздями и проволокой. О себе эти художники скромно говорили: «Мы мастера-инженеры, которые увлеченно занимаются решением вопроса о новых средствах выражения».

Я обошел эту удивительную выставку, похожую на мастерскую жестянщика. Зрителей, несмотря на солидную рекламу ее устроителя, было мало.

Я нашел Татлина. Он стоял около одного из своих «инженерных произведений» и с каким-то неверующим зрителем спорил о будущем, вечном искусстве.

— Да, — твердо сказал он неверующему, — мы работаем для зрителей, которые появятся только через тридцать лет. В Москве, — уверенно добавил он, — знаю, наших зрителей еще нет, но это нас не огорчает. Мы глубоко верим, что они будут.

— Ну, а если они, товарищ Татлин, не появятся, что будет с вашими жестяно-картонными натюрмортами, — спросил я, вмешавшись в эту импровизированную дискуссию.

— История искусства, — продолжал я, — не знает таких удивительных скачков. Несмотря на свою динамическую сущность, искусство весьма консервативно. Прекрасные стенные фрески, которые археологи в древних пещерах находят, написаны около десяти тысяч лет тому назад, и, что удивительно, фрески очень напоминают стенную живопись современных декоративных художников. Очевидно, спираль, которую вы любите, владеет душой живописи.