Заслуги Якулова перед советским изоискусством значительны. Он явился одним из немногих создателей нашего нового театра — театра, оказавшего сильное влияние почти на всю Европу. Он не был станковистом. Оставшееся после него наследие выявляет преимущественно его декоративный дар. Но отдельные полотна, написанные им в дотеатральный период (до 1917–18 гг.), свидетельствуют о многообразии его живописного таланта. Горячий, насыщенный цвет, такая же форма и богатая, всегда остроумная композиция дают ему право на звание живописца. Каждая его новая постановка являлась художественным событием, новой страницей в жизни театра.

Его ранняя смерть (Якулову было 44 года) вызвала глубокую скорбь у художников всех направлений. От него еще можно было ждать больших побед и завоеваний.

Осмеркин мне рассказывал:

— Якулов знал, что смерть собирается к нему в гости. И за несколько дней до ее прихода сказал: «Александр Александрович, оставляю вам за вещание. Только обязательно его выполните: каждую неделю поминайте меня. В веселой компании… С вином и музыкой…»

После его смерти мы свято выполняли завещание. Раз в неделю компания вхутемасовских профессоров во главе с ректором Равделем собиралась в извозчичьей чайной Горячева в районе Петровского парка. Приходили в чайную цыгане. Мы их угощали вином, а они нас развлекали гитарой и долго веселившими душу песнями.

Грабарь

Грабарь

Свою утреннюю прогулку Грабарь совершал между семью и восемью часами, когда Масловка была еще погружена в глубокий сон.

Часто я присоединялся к нему, и мы вместе, поддерживая его стремительный темп, совершали физкультурную зарядку. Иногда я шел за ним на некотором расстоянии, наблюдая его характерную походку, видимо, отражавшую его утренние размышления. В эти часы он был скуп на слова. Но мне все же порой удавалось вырвать у него несколько фраз, всегда насыщенных блестящим умом и огромным, удивительным опытом.

* * *

Мне захотелось однажды рассказать ему, что благодаря его замечательным трудам, все мы, художники, почувствовали красоту старинной русской архитектуры. И что, глядя на старинные церковки и иконы, мы всегда вспоминаем его с восхищением и благодарностью. Он поглядел на меня, улыбнулся глазами и сказал:

— Не я один открывал старинную русскую архитектуру… у меня были помощники-энтузиасты. Жаль, что их мало знают.

Во время реконструкции Москвы безжалостно были снесены многие чудесные церкви и знаменитая Сухаревская башня. Мы, художники, были глубоко огорчены. Я об этом рассказал Грабарю.

— Да, — ответил он, — ничего нельзя сделать…