С трудом протискались мы до сходней. Контроль проверил наши документы, и наконец мы вступили на палубу.

По нашим билетам третьего класса нам были указаны места в нижнем носовом трюме вместе с китайцами и индусами; верхний трюм был предоставлен японцам.

Весь трюм был заполнен койками в два этажа. Койки состояли из деревянной рамы, на которой была натянута парусина. Ширина койки не превышала одного аршина, и отделялись они одна от другой перегородкой не более полуаршина. Никакой подстилки, ни подушки, ни валика, ни покрывала. Койки были расположены сплошными рядами головами вместе: со стороны ног были оставлены узенькие проходы, дабы пассажиры могли взбираться на свои нашесты, не перелезая через соседей. У трапа было свободное место, где стояло несколько столов, – это была наша столовая. Когда мы спустились в наше помещение, где нам предстояло прожить около двух месяцев, оно было уже почти заполнено, так как это все были не иокогамские пассажиры, а ехавшие из Китая и Индии. Несколько коек подряд, чтобы разместиться своей компанией, уже не удалось найти и пришлось устроиться, где кто мог. Мне посчастливилось найти верхнюю койку между двумя китайцами. Хотя соседство было не из приятных и она была почти посреди трюма, далеко от иллюминатора, то есть далеко отсвежего воздуха, но, по крайней мере, сверху ничего не сыпалось. Пароход только что был дезинфицирован, и поэтому пока все было чисто и опрятно.

Семейные были отделены от своих жен и детей, так как тем было отведено место на женской половине в японском трюме. Кстати сказать, перегородка, отделяющая женское отделение от мужского, устанавливалась лишь во время стоянок, в плавании она убиралась и только при приближении к иностранному порту вновь ставилась. Оказывается, мера эта принималась исключительно в угоду американцам, сами же японцы деликатности эти для пассажиров третьего класса признавали совершенно излишними.

Разложив наши вещи на койки, поднялись на палубу, и тут меня ожидало несколько сюрпризов.

Первый и очень тронувший меня сюрприз заключался в прекрасном тростниковом шезлонге, который мне доставила на пароход чета Апрелевых, из числа наших спутников по «Могилеву». Апрелев{271}, полковник Генерального штаба, бывший петергофский улан[174], и жена его, болезненная, слабогрудая женщина с тремя малолетними детьми, жили на последние бриллианты, которые им удалось вывезти из советского рая. Не имея ничего определенного в будущем, они намеревались ехать в Соединенные Штаты, где у них были кое-какие знакомства, и, несмотря на это более чем сомнительное денежное положение, не остановились перед значительным расходом, чтобы доставить мне удобство в пути – роскошь, которую я сам себе никогда не разрешил бы.