Пока была тихая погода и жара не особенно донимала, ночи были сносны. Хотя спать было и не особенно удобно и жестковато и под головой вместо подушки сверток собственной одежды, но ко всему этому можно было привыкнуть, и после дня, проведенного на открытом воздухе, спалось сносно. Иллюминаторы с обеих сторон были открыты, и постоянный сквозняк разгонял духоту в тесном помещении, набитом людьми в два этажа. Но когда была свежая погода и разводилась порядочная качка, иллюминаторы задраивались, кислород быстро исчезал, становилось страшно душно, в томительной испарине поворачивался с боку на бок, жадно ища воздух.

Ко всему этому присоединялась морская болезнь. Лично я вовсе не подвержен этому недугу, но среди пассажиров очень многие страдали им. Судите сами, насколько приятно было слушать иногда у ближайших соседей приступы этой болезни. Яростные удары волн, с гулким громом обрушивающиеся на стальные борта корабля, зловещее скрипение внутренней деревянной обшивки и коечных стоек, болезненные стоны несчастных данников морской болезни, спертый воздух, отравленный к тому же зловонной рвотой, создавали кошмарную обстановку, а спастись было некуда: на палубе негде было укрыться ни от ветра, ни от дождя, ни от фонтанов брызг, вздымаемых носом корабля. Волей-неволей приходилось коротать ночь в этом аду в томительном ожидании рассвета. К счастью, на нашу долю выпало только несколько таких ночей на переходе от Гавайских островов к Сан-Франциско, все же остальное время погода была на редкость благоприятная.

На девятый день после нашего выхода из Нагасаки впервые показались на горизонте смутные очертания земли; мы подходили к главному острову Гавайи.

Было утро. Маленький, юркий японец с золотыми зубами, что, кстати сказать, очень в моде у японцев, заведующий нашим трюмом, суетливо выстроил нас на палубе в две шеренги по ранжиру, для медицинского осмотра американского доктора, прибывшего на пароход на лоцманском катере. На правом фланге стояли рослые сикхи, потом наша европейская группа, и затем мелкорослые азиаты. Медицинский осмотр был очень краток и поверхностен, никаких больных обнаружено не было. Спутники мои предвкушали уже удовольствие ступить на твердую землю после полуторанедельного пребывания на зыбкой палубе и посмотреть новые места. Но, увы, не тут-то было; съезд на берег был разрешен лишь пассажирам первых двух классов. Наученные горьким опытом тайной и настойчивой инфильтрации японских эмигрантов, американские власти категорически воспретили спуск пассажиров третьего класса, и так как пароход был ошвартован у самой пристани, то у каждых сходней стояло по два американских полицейских, тщательно поверявших документы получавших разрешение пассажиров. Исключений не было сделано ни для кого, даже юркие еврейчики из нашего трюма и те не могли ничего поделать, и нам пришлось полюбоваться городом с палубы парохода, то есть ничего не видеть, так как город заслонен высокими пакгаузами и портовыми зданиями.