Но всему приходит конец, пришел конец и нашему двухмесячному плаванию.

В ночь с 1 на 2 августа 1920 года мы подошли к Вальпараисо и утром высадились. Пароход остановился на открытом рейде в расстоянии нескольких сот метров от пристани, и выгрузка производилась на шаланды, буксируемые маленькими пароходиками. Море было совершенно спокойно, и мы в числе немногих остававшихся еще пассажиров благополучно ступили на твердую землю после двухмесячного плавания. Город Вальпараисо расположен террасами на крутых склонах горных отрогов, подошедших в этом месте почти вплотную к океану. На каждом шагу крутые лестницы и рядом с ними лифты, которые переносят вас с одной улицы на другую. Автомобилей мало, так как им здесь не разгуляться или нужно делать громадные крюки, чтобы переместиться в близком соседстве. Перевозка грузов производится на вьючных мулах, которым только и доступны крутые улицы. Например, видели мы переезд с одной квартиры на другую, шла вереница мулов, на первом из них покоилась громадная двуспальная кровать с наваленным поверх ее мягким скарбом, другой тащил на себе буфетный шкаф, за ним пара мулов несла, как на носилках, пианино, положенное на длинных жердях, и т. д.

Гористая местность придает городу живописный вид даже в такое неблагоприятное время, в которое мы его посетили (конец зимы); летом, когда склоны гор и городские сады одеваются зеленью, он, по всей вероятности, вполне оправдывает свое название – райская долина.

Без труда нашли недалеко от пристани недорогую гостиницу, где нам нужно было провести двое суток, так как поезд через Анды отходил в то время только два раза в неделю, да и то нам удивительно повезло, ибо вторая половина зимы обыкновенно сопровождается снежными заносами и обвалами в верхних участках, и сообщение прерывается иногда на три-четыре недели, каково это было бы нам ждать у моря погоды при наших финансах.

В первый же день в Вальпараисо мы встретили соотечественника. Выйдя около полудня к завтраку на громадную террасу отеля, откуда открывался чудный вид на рейд с многочисленными стоящими на нем судами, среди которых выделялся своими крупными размерами только что покинутый нами «Сейо-Мару», мы сдвинули два столика и по русскому обычаю сопровождали свою трапезу громкой беседой.

Один из двух молодых людей, сидящих по соседству, начал с интересом приглядываться к нам и затем, повернувшись ко мне, спросил меня по-русски, но с ясно выраженным иерусалимским акцентом, давно ли мы из России. Завязался разговор. Прислушивавшийся к нашему разговору товарищ его спросил его по-испански, кто мы такие; тот ему ответил: «Mis compatriotas» («Мои соотечественники»), но у первого, по всей вероятности, был довольно тонкий слух, и он выразил удивление, что говор его разнится от нашего, на что последний, полагая, очевидно, что мы не понимаем испанского языка, ничтоже сумняшеся объяснил ему, что в России очень много наречий: русские Кавказа говорят совершенно иначе, чем русские западных губерний, и те и другие отличаются своим наречием от русского центра России, но что все они одни и те же русские.