Но тут совершенно неожиданно получает он телеграмму от нашего военного агента в Вашингтоне, что правительство генерала Врангеля, осведомившись, что в Буэнос-Айресе находится генерал Минут с группой офицеров, поручило ему перевести тысячу долларов на переезд означенных лиц в Марсель, откуда они будут доставлены в Крым. Таким образом, для Оранжереевых вопрос упростился, я отнесся к этой телеграмме как к приказанию, не подлежащему обсуждению. Нечаев, скрепя сердце, покорился, Курбатов тоже; Гильбиха это не касалось, так как он был в Чили. Оставалось только выбрать ближайший пароход, отходящий в Марсель, но тут как раз появились в газетах сведения о яростных атаках большевиков на Перекопском перешейке, а вслед за тем, через несколько дней, роковое известие о крушении последнего оплота Белого движения, об утрате последнего клочка родной земли[191]. Обстановка изменилась коренным образом, и поэтому я счел необходимым запросить генерала Миллера, который в это время заменил генерала Щербачева на посту военного представителя в Париже, как отнестись к полученному приказанию: остается ли оно в силе или отменяется; в последнем случае что делать с полученными деньгами: воз вратить ли их обратно или они получат другое назначение. Через день получил ответ, что приказание отменяется, деньги же предназначаются для выдачи мною по соглашению с посланником пособий членам моей группы, причем мне из этой суммы предназначалось 125 долларов. Я от своей доли отказался, почитая себя более обеспеченным полученной работой, чем другие. При распределении пособия не был забыт и Гильбих, оставшийся в Чили и очень нуждавшийся, судя по его письмам. Мою долю я предоставил капитану первого ранга Шуберту{287}, приехавшему в Буэнос-Айрес из Уругвая, где ему не удалось прилично устроиться, и Бобровскому, который тоже прибыл в Аргентину много позже нас, совершив путь из Японии Индийским и Атлантическим океанами, через Капштадт. Бобровские потеряли в Японии свою дочурку, во время переезда испытали немало лишений, и ему, несмотря на профессорский стаж Инженерной академии, трудно было на первых порах найти какую-нибудь подходящую работу, во-первых, вследствие полного незнания испанского языка; во-вторых, по причине потери в значительной степени зрения после травматического повреждения, полученного при постройке Охтенского полигона, еще за год до войны.

Не буду останавливаться здесь на подробном описании злоключений и отчаянных поисков работы, прибывших и прибывавших то поодиночке, то группами эмигрантов, это заняло бы очень много места и нарисовало бы только общую и всем хорошо знакомую картину, считаю нужным только отметить отношение к этим пришельцам местного населения вообще и русской колонии в частности.