Свободные земли для новых поселенцев отводятся главным образом в территории Мисьонес[187], расположенной на севере Аргентины, на границе с Парагваем. Некогда эта провинция, бывшая владением иезуитов, процветала. Искусные организаторы иезуиты сумели привлечь к работе туземцев, и под мягким игом патеров местные индейцы пользовались большим, сравнительно с их сородичами в других местах, благосостоянием. Но вот иезуиты были изгнаны (кажется, в 80-х годах прошлого столетия[188]), и территория пришла в упадок. Население уменьшилось почти вдвое, покинутые плантации одичали. Фермы были брошены, буйная растительность тропиков стремится уничтожить все следы былой культуры, но до сих пор среди густого леса встречаются местами рощи апельсинов, лимонов, фиг и других фруктовых деревьев.

Филиппову удалось заинтересовать своими грандиозными планами некоторых лиц из местной еврейской колонии; некто Заславский, крупный служащий хлеботорговой фирмы Дрейфуса, человек очень состоятельный, открыл Филиппову и его спутникам широкий кредит на покупку трактора и земледельческого инвентаря, и они в сентябре месяце, то есть в середине весны, отправились в Мисьонес, надеясь лет через пять, когда посадки парагвайского чая начнут приносить доход, вернуться оттуда если не миллионерами, то, во всяком случае, обеспеченными людьми. Почему дело там не наладилось, мне доподлинно неизвестно, но только несколько месяцев спустя все члены этой партии, кроме Филиппова с его женой, один за другим дезертировали и своими рассказами о тех ужасных условиях, в которых им приходилось жить, отбили охоту у других прибывавших эмигрантов пускаться в подобные авантюры.

Между прочим рассказывали они об ужасном биче этих стран – красных муравьях, нашествие которых в короткий срок уничтожает огороды, всякого рода посадки и положительно выживает человека даже из насиженных мест. Мне приходилось потом читать, что в Бразилии иногда целые селения должны были покидать свои места, будучи не в силах бороться с ужасным врагом.

Филиппов продолжал упорствовать, но так и не добился успеха; по крайней мере, в течение тех двух лет, которые я провел в Буэнос-Айресе, существовал он лишь благодаря тем пособиям, которыми снабжали его благотворительные организации.

Но не только эти дилетанты из интеллигентов терпели фиаско в своих попытках сесть на землю, даже заправские землеробы и те терпели неудачу: причин этому много.

На первом месте, конечно, нужно поставить совершенно особые климатические и физические условия страны. Затем наличие колоссальных землевладений пространством в несколько десятков тысяч десятин, принадлежащих потомкам завоевателей страны, частью истребивших, частью оттеснивших в тропический север и в холодную Патагонию прежних хозяев ее. В этих громадных владениях хозяйство ведется en grand[189], с применением новейших машин; десятки тысяч [голов] скота пасется и летом и зимой на необозримых лугах. Судите сами, можно ли мелкому фермеру состязаться с этими фабриками зерна и мяса. Мелкое фермерство, или, вернее сказать, огородничество, возможно лишь в соседстве больших городов, которые в Аргентине наперечет, да и то не обеспечено от хищничества. На моих глазах не было ни одного случая удачи на этом поприще, хотя среди русских крестьян, застрявших в Аргентине во время войны, многие не прочь были бы заняться самостоятельным делом вместо того, чтобы работать пеонами[190], и деньги достаточные успели прикопить. В нашей партии мечтал об этом Нечаев, но мне удалось отговорить его, и он не раз потом благодарил меня за это.