Брестский мир заставил союзников призадуматься, но между ними все же не было единодушия, и продолжалось упорное непонимание того, что совершалось в России. Американский президент Вильсон нашел своевременным прислать свой привет тому самому большевицкому съезду, который ратифицировал Брестский договор{186}. Наши европейские союзники повернули в другую сторону, особенно со времени водворения в Москве германского дипломатического представителя графа Мирбаха и правильных отношений, установившихся между большевиками и немцами. Совершенно не разбираясь во внутреннем положении России и в ее деятелях, союзники одновременно ставили ставки на все карты, с расчетом, что авось одна из них выиграет. Но тем самым они подрывали доверие к себе со стороны всех серьезных деятелей, от которых не могла укрыться эта двойная игра. Шаткость политики союзников внушала сомнения в их реальной силе. Немцы в это время готовились к решительному наступлению, которое, как казалось большинству, предвещало им успех. Мы были отделены глухой стеной от Европы, и с каждой из сторон не доходило правильного осведомления о том, что делалось у других.

Украинский переворот произвел повсеместно громадное впечатление. Германия открыто поддержала восстановление буржуазного строя в области, обнимавшей девять богатейших губерний России. Можно было, конечно, не без основания усматривать опасность для общенационального дела в этом утверждении самостийности, которая соответствовала началу расчленения России, проведенному немцами в Бресте. Но с другой стороны, восстановление порядка на Украине и на Дону, который также пользовался поддержкой немцев, было крайне существенно, ибо создавались территории, откуда могло пойти собирание русских сил для возрождения России.

Немцы уже давно, как только у них установились отношения с большевицким правительством, старались завязать связи и с представителями буржуазии. Вначале большинство ответственных политических деятелей проявляли к этим авансам, сдержанность. Сразу, по-видимому, откликнулись лишь крайне правые, мечтавшие восстановить самодержавие при помощи военной германской партии. Наши правые в данном случае оставались верны старой традиции своей партии, которая всегда стояла за сближение с Германией на почве общности консервативных принципов – монархического и социального. По рукам ходила записка покойного министра внутренних дел П. Н. Дурново, написанная им в феврале 1914 года, то есть за полгода до войны. Нельзя не признать, что автор проявил в ней замечательную прозорливость. Он не только предсказал неизбежность европейской войны как последствие группировки держав, но и всю международную обстановку ее, указал и на вероятность в этом случае поражения России и той неслыханной смуты, которая явится результатом этого поражения, и которая приведет к расчленению и укреплению всевозможных окраинных сепаратизмов{187}.