В это время, при содействии немцев, в Москве учреждено было украинское генеральное консульство{202}. В него сразу кинулась масса народа, пожелавшая принять украинское подданство, чтобы избегнуть тяжелой лапы большевиков. Украинцами становились многие, ничего общего не имевшие с Украиной и считавшие себя коренными русскими, полагавшие, что режим Скоропадского есть временная комбинация и не видевшие ничего предосудительного в том, чтобы получить украинский паспорт, иметь возможность выехать из Москвы и оградить свой сейф в банке от взлома. На первых порах переход в украинство был очень легким. Этим мы решили воспользоваться для моей жены, у которой в сейфе хранились драгоценности не только ее, но и Бутеневых. Большевики быстро поняли, какое количество буржуев может таким путем выскользнуть из их лап, и они поставили целый ряд ограничительных условий для принятия украинского подданства.

Во все время пребывания моего в Москве я уклонялся от свиданий с немцами. Но перед самым отъездом я решил пойти на свидание, чтобы сказать все, что находил необходимым им высказать, тем более что опасался, что другие собеседники ведут с ними разговоры в недостаточно определенных тонах.

Я виделся с Рицлером, который стал поверенным в делах после убийства Мирбаха. Он произвел на меня впечатление тщедушного, милого человечка, агента второго разряда, не имевшего личной инициативы, – передатчика разговоров между Москвой и Берлином. Может быть, такая фигура наиболее подходила для неопределенной, нерешительной политики Германии.

После общих вступительных фраз Рицлер спросил, не имеем ли мы что-либо сообщить по поводу плана переворота в Москве, о котором незадолго до того он вызвал наших представителей на обмен мнений. – Тогда я высказал ему точку зрения, которую уполномочен был развить от имени нашей группы: раньше, чем говорить о перевороте, русскими силами, но при содействии Германии, надо было определенно договориться насчет общих условий. Мы не считаем возможным идти на один местный переворот, если он не будет сопряжен с последствиями в общерусском масштабе: полный пересмотр Брестского договора, восстановление единой неделимой России, невмешательство немцев в наши внутренние дела, а за это: строжайший нейтралитет России и экономические выгоды, которые подлежат обсуждению. На меньших условиях мы не можем идти на соглашение с Германией. – «Вы должны отдать себе отчет в том, как упал престиж Германии после попустительства всем мероприятиям большевиков и поддержки, им оказываемой. Мы можем пойти на соглашение с Вами, только если в состоянии будем оправдать его серьезными выгодами, реальной пользой». – Такова была сущность того, что я сказал Рицлеру. Как и следовало ожидать, последний ограничился ответом неопределенным, обещая сообщить содержание беседы в Берлин, но высказывая сомнение, чтобы там приняли нашу точку зрения. «Кто нам поручится, что, когда мы все вам дадим, вы не повернете снова в сторону Англии?» – сказал он. Я ответил, что пока Германия, в свою очередь, не примет определенной политики по отношению к нам, мы, конечно, будем считать себя ничем не связанными. На этом мы расстались.