Киев поразил нас резким контрастом с только что покинутой Москвой.

В Москве все общественные отношения были перевернуты вверх дном. Буржуазия, интеллигенция стали париями. Киев был реставрацией недавнего прошлого, но которое, казалось, давно и безвозвратно сдано в архив. Я пошел в Купеческий сад{204}, который славится своим видом на Днепр. Был будничный день, но гремела музыка, по аллеям гуляли разодетые праздничные толпы беспечных и веселых буржуев. Я невольно сравнил картину с Пречистенским бульваром[251] в Москве, по которому я проходил всего неделю назад, и где с такой же беспечностью гуляли щеголеватые товарищи, густо припомаженные, со своими дамами. И там и здесь ликующее большинство не думало о завтрашнем дне и спешило сорвать цветы удовольствия и наживы, где и как могло.

Аристократический квартал липки{205} был еще более жутким привидением минувшего. Там собирались Петербург и Москва, – почти все друг друга знали. На каждом шагу встречались знакомые типичные лица бюрократов, банкиров, помещиков с их семьями. Чувствовалось в буквальном смысле слова, что на их улице праздник. Отовсюду доносились рассказы о какой-то вакханалии в области спекуляции и наживы. Все, кто имел вход в правительственные учреждения, промышляли всевозможными разрешениями на вывоз и на продажу и на перепродажу всякого товара. Помещики торопились возместить себе за то, что претерпели, и взыскивали, когда могли, втрое с крестьян за награбленное. Правые и аристократия заискивали перед немцами. Находились и такие, которые открыто ругали их, и в то же время забегали к немцам с заднего крыльца, чтобы выхлопотать себе то или другое.

Все это благополучно держалось на немецких штыках, и каждый день на липках передавали друг другу последнюю новость, которая либо подтверждала надежду на прочность положения немцев, либо, наоборот, указывала на их намерение не засиживаться на Украине. – Все эти русские круги, должен сказать, были гораздо противнее, чем немцы, которые, против ожидания, держали себя отнюдь не вызывающим образом. Простые рядовые были в большинстве случаев ландштурмисты{206}, жители Южной Германии, сорокалетние добродушные немецкие мужики, переряженные в военных. В них, однако, была сильна их национальная дисциплина. Офицеры и высшее начальство также держали себя скромно во внешнем обращении, хотя при этом брали взятки, где могли, особенно в провинции. Положение их было нелегкое. На громадной территории Украины полмиллиона войска было распылено и не в состоянии было совладеть с постоянно появлявшимися шайками партизан и покушениями, которые систематически организовывались на союзнические средства.