Как и в «Анти-Эдипе», в «Кафке» психоаналитический подход критикуется за придание слишком большого веса Означающему и игнорирование эффективности машины, в данном случае литературной. Взамен Делёз и Гваттари предлагают политическую теорию литературы, строящуюся вокруг концепции имперсонального письма как результата коллективной сборки. Такой подход к творчеству радикально трансформирует статус литературного текста, который в силу его способности к аффицированию рождается из симптоматологии, самого настоящего захвата сил, трансформируемых в формы, и становится клиникой[1021].

Делёз и Гваттари, таким образом, решительно переходят в поле эксперимента и восстают против литературы, остающейся в узких границах освященных традицией канонов, противопоставляя ей силу так называемой малой литературы. Аргументация Делёза и Гваттари опирается в данном случае на анализ контекста Габсбургской империи в самый разгар ее распада, в котором предпочтение отдается центробежному движению, подчеркиваются процессы детерриториализации и провоцируются ответные формы ретерриториализации. Именно это крайнее напряжение создает атмосферу, благоприятную для расцвета сингулярных голосов, не только Кафки, но и его современников: Эйнштейна, преподающего в Праге, физика Филиппа Франка, представителей додекафонической музыки, режиссеров-экспрессионистов вроде Роберта Вине или Фрица Ланга, не говоря уже о Пражском лингвистическом кружке или о Фрейде в самой Вене, где рождается психоанализ. В этой огромной, переживающей упадок империи, в которой немецкий – официальный язык, язык власти, центральной администрации, есть и другие, подчиненные языки. Кафка находится на пересечении нескольких языков: чешского, поскольку он уроженец Праги, немецкого как официального языка Австро-Венгерской империи и идиша, поскольку он еврей.

По Делёзу и Гваттари, «малая литература – это не литература малого языка; скорее она – то, что меньшинство делает внутри большого языка»[1022]. Малый язык определяется своей гибридностью внутри большого языка. Для Кафки, таким образом, немецкий – язык литературы, но это особенный немецкий: «В этом смысле Кафка определяет тупик, который закрывает доступ к письму для евреев Праги и делает их литературу чем-то невозможным: невозможность не писать, невозможность писать по-немецки, невозможность писать как-то по-другому»[1023]. Нужно в буквальном смысле выражать свою инаковость, свою чужеродность по отношению к господствующему языку: «Быть как бы чужаком в своем собственном языке: это ситуация „Великого пловца“ Кафки»[1024]. Эта экстериорность внутреннего запускает в письме два процесса, которые Делёз и Гваттари выделяют в отдельную тему в «Тысяче плато», территориализацию и детерриториализацию: «Невозможность писать иначе, чем по-немецки, выступает для евреев Праги чувством неистребимой дистанции от изначальной чешской территориальности»[1025]. Другая характеристика малой литературы: она носит более ярко выраженный политический характер, чем другие виды литературы. «Любое индивидуальное дело сразу подключается к политике»[1026], и потому эта литература не может подчиняться ограничивающим кодификациям психоаналитического эдипова треугольника. Наконец, малая литература не является фактом индивидуального субъекта высказывания, а пытается выразить через письмо, не становясь, однако, его рупором, речь народа, всегда отсутствующего. Эта литература запускает в действие коллективные сборки высказывания.