Таким образом, последним из многочисленных сражений, которые вел Гваттари, была битва на экологическом фронте. Среди его рукописных заметок есть текст, написанный за месяц до смерти, под названием «К новой экологической демократии»[1614], в котором он с удовлетворением отмечает, что все большая часть общественного мнения воспринимает сторонников экологического движения как единственную силу, способную поставить важнейшие вопросы эпохи по-новому. Он сожалеет лишь о том, что две составляющие этого движения, каждая из которых имеет свои заслуги, слишком сильно полагаются на модель классической партии: «Нужно, чтобы живые составляющие, присутствующие в обоих этих движениях, взаимодействовали и установили связь с движением ассоциаций»[1615].

Однажды в конце 1980-х годов Гваттари приглашает к себе Поля Вирилио, которого знает еще со времен комитета поддержки кандидатуры Колюша. Вирилио в те годы вел книжную серию в издательстве Galilée. Он вспоминал: «Я пришел к нему. Мы поговорили. Мы были очень дружны, и я ему сказал: „Знаешь, я очень бы хотел опубликовать твою книгу в моей серии“. Он мне ответил: „А давай, у меня как раз есть тут одна. Никто не хочет ее публиковать“. Я посмотрел и взял ее. Он спросил, прочел ли я ее. Я сказал, что нет, но все равно возьму»[1616]. Это «Шизоаналитические картографии», которые Вирилио издаст в Galilée в 1989 году и которые без сомнения являются самой сложной, непонятной, логицистской книгой Гваттари. В ней нашел отражение семинар, который он вел с момента окончания работы над «Тысячей плато» в 1980 году[1617]: «Это в некотором роде архив Гваттари, а так как он мало публиковался, его архив был мне интересен. Я понимал, что читать книгу будет трудно, но для меня это было неважно»[1618]. Он решил опубликовать эту книгу в престижной книжной серии по собственной прихоти, на волне восторга. Путь этой книги, между тем, окажется трудным, и ей, по сути, так и не удастся найти своего читателя[1619].

К этой довольно большой книге Гваттари хочет добавить несколько текстов об экологии. Вирилио объясняет ему, что этого делать не следует, и предлагает опубликовать их отдельным изданием[1620]: «У меня чутье на все новое, а свежесть мысли была у Феликса определяющим элементом. Текст об экологии был таким же свежим, как и „Ризома“»[1621]. Диагноз, как оказалось, был поставлен верно: «Три экологии», вышедшие в 1989 году, пользуются успехом у читателей. Гваттари излагает в книге свое понимание экософии как необходимого соотнесения политического и этического измерений вопросов трех регистров – окружающей среды, социальных связей и субъективности. Здесь снова обнаруживается его неизменное стремление учесть модусы субъективации, выстроив их, отправляясь от их точек пристежки. Так, он констатирует, что технологический прогресс позволяет человеку высвободить время, но ставит вопрос об использовании этого свободного времени. Он подчеркивает, что в эпоху глобального рынка анализ может вестись только в планетарных масштабах. Целью новой, этико-эстетической, парадигмы будет осмысление трех регистров – ментальной экологии, социальной экологии и экологии окружающей среды. Его метод, как и в самом начале, остается трансверсальным и состоит в том, чтобы в каждой ситуации выделять потенциальные векторы субъективации, обеспечивающие раскрытие разных форм сингулярности. Благодаря информационной революции и развитию биотехнологий «на свет появляются новые модальности субъективации»[1622]. Гваттари избегает и алармистского дискурса, и жалоб. Наоборот, он радуется будущим свершениям и тому, что наступит день, когда потребуется больше обращаться к уму и инициативе людей. Именно этим его так зачаровывает Япония, сумевшая «привить передовые индустрии к коллективной субъективности, сохранившей связи с довольно далеким прошлым (в случае Японии восходящим к синто-буддизму)»[1623]. Именно этот конфликт призвана осмыслить новая дисциплина «экофилософия».