В определенном смысле это толкование помогает понять содержание категории трагического у Шолохова. Писатель в силу сложившихся общественных и национально-культурных обстоятельств демонстрирует в своем творчестве соединение двух основных трагических коллизий, выделенных Гегелем. Универсальное содержание этих коллизий адекватно накладывалось на воссоздание Шолоховым исторических перипетий формирования новой человеческой субъективности из народа, включенную в поток исторической жизни и вынужденную делать трагический выбор между устойчивыми прежними параметрами бытия и соответствующими ценностями, которые необходимо было защищать (семья, род, собственная жизнь) и внеличностными, непреодолимой силы факторами становления новой государственности, нового бытия с еще не определившейся этикой. Природа, семья, устойчивость быта вступают в неразрешаемое противоречие с новыми условиями существования людей и государства в период революции и гражданской войны, что многократно усиливается обстоятельствами формирования «свободной воли» самого человека из народа. Осознание жизненных ценностей и моральных предпочтений как идущих от прежних устоев жизни, так и вновь появляющихся, их защита является одним из главных аспектов содержания трагического у Шолохова.

Однако и в ХХ веке обнаруживаются такие концепции трагического, в которых из ее пределов выводятся понятия нравственности и высоких духовных поисков, связанных с трагическими героями. Вот что писал Н. Фрай в «Анатомии критики»: «То, что делает трагедию трагедией и что случается с трагическим героем, не зависит от его нравственного статуса. Трагедия как таковая заключается в неотвратимости последствий его действий и никак не связана с их моральной оценкой, даже если сюжет обусловлен поступком или проступком героя» [7, 237].

Конечно, с этим согласиться никак нельзя. Очевидно желание Н. Фрая освободиться от воздействия идей «трагедии нравственности» в объяснении Гегеля, однако, выведя трагический «модус» из сферы аксиологии, он сразу выводит его и из сферы человека, и трагедия превращается в некий лабиринт с фаталистически предопределенным итогом.

Сугубо формальными выглядят у Н. Фрая и критерии определения трагического героя: «Если герой превосходит других людей по степени, но зависим от условий земного существования, то это – вождь. Он наделен властью, страстностью и силой выражения, намного превосходящими наши собственные, однако его поступки все же подлежат критике общества и подчиняются законам природы. Это герой высокого миметического модуса, прежде всего – герой эпоса и трагедии…» [7, 233] По Фраю многоуровневая система «подражательных форм» в литературе может быть лишь дополнена понятиями и содержанием «трагического» и «комического» жанров. Как представляется исследователю, в tragic fictional modes герой исключен из общественных связей и отношений, а в comic fictional modes герой интегрирован, объединен с обществом.