Этот дух свободы художника в обращении с одним из самых экзистенциальных мотивов в мировом искусстве говорит о чрезвычайно важной для Шолохова философско-художественной идее торжества всеобщности над частным, единичным. Это индивидуальное находит свое место и свое выражение, но как таковое оно смогло определиться только внутри всеобщего, родового. И смерть, гибель отдельного человека снимается существованием какого-то более высокого уровня целостности людей (народа, рода).
В самом деле, количество смертей, «исчезновения» людей в «Тихом Доне» и других текстах Шолохова на первый взгляд чрезмерно. Причем эти сцены сопровождаются ужасающими подробностями, предельно реалистическими описаниями. И тем не менее шолоховский мир не оставляет впечатление вымороченного, ущербного; внимание художника к трагическому моменту перехода человека от своего земного, материального бытия в
Герои Шолохова спокойно относятся к факту своей смерти, какими бы нравственными муками этот момент не сопровождался. Вспомним, как умирали Наталья, Ильинична, Бунчук, Подтелков и многие другие. Герои Шолохова в этом отношении максимально свободны. Мы неоднократно ранее и в этой главе толковали об этой особенности эстетики Шолохова, но хочется уверить читателя, что это одна из фундаментальных опор мировоззрения писателя, без ощущения и понимания которой адекватное прочтение его текстов будет невозможно. А объяснение сути и смысла таких шолоховских эстетических категорий, как трагическое, комическое, катарсис и народность может быть сведено к поверхностной фиксации их внешних характеристик.
Вместе с тем, смерть выступает у Шолохова как особой важности аксиологический момент – прежде всего для воспринимающего эту смерть сознания (другого героя или читателя). Это, к примеру, особая ситуация в «Продкомиссаре», где воссоздается библейская коллизия – «сын на отца и отец на сына», это большинство показанных смертей из данного цикла рассказов. В «Тихом Доне» эпизоды смерти становятся эстетически маркированными, определяющими ключевые моменты в общем ходе повествования. Это сцены гибели подчас безымянных героев эпопеи, а также близких людей главного персонажа эпопеи – брата Петра, отца, матери, наконец, Аксиньи. По-своему очень важна сцена смерти Натальи, представленная писателем в сгущенном контексте трагизма.
– «Нагнись ко мне, сынок! Ближе! – попросила Наталья.
Она что-то зашептала Мишатке на ухо, потом отстранила его, пытливо посмотрела в глаза, сжала задрожавшие губы и, с усилием улыбнувшись жалкой, вымученной улыбкой, спросила: