Григорий все же пытается оправдать свое участие и в восстании, и в «организованной» войне белых и красных то тем, что «ученые люди спутали», «офицерье», то тем, что хотели его арестовать на вечеринке у Аникушки… Внутриличностная же ситуация для Григория безысходно трагична: он ощущает и понимает свою персональную ответственность и вину за смерть Петра, Натальи, а потом будет также страдать из-за смерти отца, матери, Аксиньи, Полюшки.

В разговоре с Натальей Григорий говорил: «Какая уж там совесть, когда вся жизнь п о х и т н у л а с ь», но именно ее смерть с новой силой заставила ощутить Григория присутствие в себе совести. По существу со смертью Натальи Григорий выключается из активной военной деятельности, он начинает жить интенсивной душевной работой.

Философы, анализируя проблему смерти, замечают: «Факт смерти превращает жизнь человека не только в нечто конечное, но и окончательное. В силу смерти жизнь есть нечто, с чем с известного момента ничего нельзя изменить. Смерть превращает жизнь в нечто внешне завершенное и ставит, таким образом, вопрос о ее внутренней содержательности. Она снимает жизнь как процесс и превращает его в нечто, что на веки вечные должно остаться неизменным. Жизнь человека в силу факта смерти превращается в нечто, чему подводится итог. В смерти этот итог фиксируется. Отсюда и серьезное, ответственное отношение к жизни в силу наличия смерти» [10, 351].

Во многом из этих идей исходил М. Бахтин, когда утверждал, что «в мире Достоевского смерть ничего не завершает, потому что она не задевает самого главного в этом мире – сознания для себя. В мире же Толстого смерть обладает известной завершающей и разрешающей силой» [12, 315].

Отвлекаясь от терминологии исследователя, можно согласиться с тем, что для Толстого изображение смерти несет в себе более объективное содержание, чем для Достоевского, так как жизнь героя, его судьба тесно сопряжены с жизнью и судьбой других героев – они выступают в ходе повествования и как «вещь в себе» и как «вещь для других». Хотя в ситуации изображения смерти персонажа у Толстого всегда обнаруживается реакция сознания другого героя, подчас самого автора, которые объективируют уход из жизни героя, дают оценку и самому уходу, и прожитой жизни.

Показательный пример – письмо Л. Толстого А. Фету, написанное после смерти брата Николая: «Тысячу раз я говорю себе: «Оставим мертвым хоронить мертвых», надо же куда-нибудь девать силы, которые еще есть, но нельзя уговорить камень, чтобы он падал наверх, а не вниз, куда его тянет. Нельзя смеяться шутке, которая наскучила, нельзя есть, когда не хочется. К чему все, когда завтра начнутся муки смерти со всею мерзостью подлости, лжи, самообманыванья и кончатся ничтожеством, нулем для себя. Забавная штучка. Будь полезен, будь добродетелен, будь счастлив, покуда жив, говорят века друг другу люди да мы, и счастье, и добродетель, и польза состоят в правде, а правда, которую я вынес из 32 лет, есть та, что положение, в которое нас поставил кто-то, есть самый ужасный обман и злодеяние, для которого бы мы не нашли слов (мы, либералы), ежели бы человек поставил другого человека в это положенье. Хвалите аллаха, бога, браму. Такой благодетель. «Берите жизнь, какая она есть». «Не бог, а вы сами поставили себя в это положенье». Как же! Я и беру жизнь, какова она есть, как самое пошлое, отвратительное и ложное состояние. А что поставил себя не я, в том доказательство, что мы столетия стараемся поверить, что это очень хорошо, но как только дойдет человек до высшей степени развития, перестает быть глуп, так ему ясно, что все дичь, обман, и что правда, которую он любит лучше всего, что эта правда ужасна, Что, как увидишь ее хорошенько, ясно, так очнешься и с ужасом скажешь, как брат: «Да что же это такое?» [13, 554]