Это совсем иное отношение к небытию, нежели то, какое мы встречаем у Шолохова. Здесь борьба, тяжба с жизнью, ее законами, здесь почти достигается та грань, которую переступают герои Достоевского – если бога нет и жизнь бессмысленна, то «все можно». Здесь та выделенность из бытия, которая не находит связи с органическими законами жизни, и ее необходимо преодолеть, чтобы не потерять в себе нравственные опоры. Толстой – мы знаем – и в творчестве, и в жизни совершил это преодоление.
Для Достоевского самосознающий момент жизни его героев столь велик, что и момент смерти выступает как крайняя точка в развитии его сознания или же, как толчок для подобного процесса другого героя (например, «Кроткая»).
Трагический элемент был мало свойственен основам обыденной народной жизни. Естественность и последовательность бытийных ситуаций, связанных со сменой времен года и соответствующими сельскохозяйственными работами, отражали стабильную и устойчивую психологию культуры земледельческо-родового типа. Ее и воспроизвел – прежде всего в «Тихом Доне» – Шолохов. Смерть для родового сознания не выступает в том обличье, в котором она предстаёт для сознания отдельного человека. Подлинно трагический элемент, связанный со смертью, появляется в жизни человека из народа тогда, когда возникает угроза целостному существованию всего рода (народа, родины).
Шолоховский герой, «неотчужденный» от основных аспектов бытия, включенный в систему родового, «нерасколотого» отношения к жизни, начинает испытывать недостаток своей целостности именно в процессе нарастания своего отчуждения от прежних оснований жизни, с появлением высшей степени этой отчужденности – развитого и трагического самосознания, которое не сформировало пока ни фундаментальных основ своей субъективности, ни отношения к новой жизненной универсальности. В полном объеме таким характеристикам выявления трагического при изображении человека у Шолохова отвечает только Григорий Мелехов.
Каждое отдельное событие для жизни человека, связанного с общинной психологией, с родовым способом мышления (а именно такой тип человека составляет ядро изображения у Шолохова), поддается преодолению, «снятию» в иных состояниях и поступках. Поэтому на Аксинью не оказывает решающего воздействия трагическое событие юности – изнасилование собственным отцом, Григорий не «ломается» под давлением целой череды смертей своих родных. Эти трагические события жизни героев получают свое разрешение в пределах более крупных проблем, более значительных категорий – бытие и небытие целого народа, поиск правды жизни для всего народа.