– Не забудешь? Скажешь!

– Не забуду… – Мишатка схватил указательный палец матери, стиснул его в горячем кулачке, с минуту подержал и выпустил. От кровати пошел он, почему-то ступая на цыпочках, балансируя руками…

Наталья до дверей проводила его взглядом и молча повернулась к стене.

В полдень она умерла» [4, 148].

Здесь обнаруживает себя поразительная глубина шолоховского художественного видения, проникновение писателя в самое потаенное человеческого существа, непостижимое умение вывести в человеке в предельные и, кажется, запредельные ситуации его бытия картину точнейшего психологического состояния, найти тончайшую деталь – «пошел, почему-то ступая на цыпочках, балансируя руками», которая высвечивает человека, в данном случае ребенка, что еще сложнее, сверху донизу, не оставляя никаких тайн и недоговоренностей.

Григорий – человек, в совершенстве знающий смертную науку убиения людей, человек, живший в этот период одним властным ощущением равнодушия ко всему на свете, получив по смерти Натальи отпуск, направляется в Татарский и говорит с Прохором Зыковым, своим ординарцем, «без умолку», вспоминая «всякие потешные истории, происходившие с… однополчанами», смеется, «со всеми подробностями» рассказывает о том, «как пришлось когда-то ему лежать в черниговском госпитале…», и только когда случайно Прохор взглянул на Григория, он увидел, «как по белым щекам его обильно текут слезы…» [4, 148]

А несколько ниже Шолоховым дается развернутое объяснение состояния Григория, испытываемое им после смерти Натальи. Этот монолог-размышление героя определяет не столько какую-то очевидную ступень его нравственного самосознания, сколько выясняет осознание Григорием вины, своей личной, индивидуальной вины в обстоятельствах смерти близких и любимых людей. Если Григорий искренне раскаивается в участии в братоубийственной войне (бой под Климовкой как кульминация этого раскаяния) и определяет как раз в разговоре с Натальей свою непосредственную долю вины в ней, то момент личной причастности и виновности в смерти близких ему людей в полной мере развивается с гибели Ивана Алексеевича Котлярова и получает свое полное выражение в эпизоде осмысления смерти Натальи.

– «Григорий страдал не только потому, что по-своему он любил Наталью и свыкся с нею за шесть лет, прожитых вместе, но и потому, что чувствовал себя виновным в ее смерти. Если бы при жизни Наталья осуществила свою угрозу – взяла детей и ушла жить к матери; если бы она умерла там, ожесточенная в ненависти к неверному мужу и непримирившаяся, Григорий, пожалуй, не с такой силой испытывал бы тяжесть утраты, и, уж наверное, раскаяние не терзало бы его столь яростно. Но со слов Ильиничны он знал, что Наталья простила ему все, что она любила его и вспоминала о нем до последней минуты. Это увеличивало его страдания, отягчало совесть немолкнущим укором, заставляло по-новому осмысливать свое прошлое и свое поведение в нем…» [4, 154]