У Шолохова не существует лишь одной характеристики пространственно-временного образа – фантастических времени и пространства. Шолохов не может подвергнуть своих героев испытаниями еще и условного, вымышленного хронотопа. Его герою подчас невозможно определиться с помещением себя (а такой выбор ставится перед каждым героем эпопеи): с кем пойти – красными или белыми (для Григория), остаться со Степаном или броситься вслед без оглядки за Григорием (для Аксиньи), пасти ли лошадей или ринуться с головой в классовую борьбу (для Мишки Кошевого) – в какое-то одно конкретное пространство. Герой, по сути, одновременно выбирает и время (имеюшее отношение к прошлому, мирному, патриархальному, знакомому, комфортному или же ориентированному на будущее, уравнивающее всех, «светлое» время), и пространство (или возвращение в «старый» дом и прежнее пространство или же определяя для себя другой дом, другое место пребывания, отказываясь от привычного топоса).

Для классического романа XIX века было привычно, когда автор совмещал линию частного существования героя, данную через его обыденное время, героя, находившегося в привычном для него, обжитом пространстве, и линию внеличностного, внешнего воздействия на героя среды его существования, тех или иных значительных социальных или исторических событий. У Шолохова, напротив, время и пространство в их многообразии формируют героя. Несмотря на то, что на материале этого романа во многом определился художественный метод писателя, у него в отличие от своих предшественников, не среда как таковая, а историческое время и историческое пространство влияют и структурируют внутренний мир героя и влияют на его судьбу и поведение.

У Шолохова воспроизводится также и постмифологическая ситуация, когда «непрерывность и гомогенность пространства и времени уничтожаются, они становятся дискретными» [2, 195]. События, воспроизведенные Шолоховым в «Тихом Доне», создают именно этот эффект – показано разрушение устойчивых и определенных связей времени и пространства; по сути писатель фиксирует прекращение одного состояния бытия и начало другого, так как самые существенные характеристики действительности радикально видоизменяются.

Финал романа особенно выразителен в этом отношении. Личное время для героя как бы прекращает быть, оно перетекает в его сына, и сам он остается весь в прошлом, в памяти об ушедших, умерших, убитых близких людях. Б. Успенский писал, правда, по другому поводу: «При таком понимании будущее предстает и как время, которого н е т» [3, 35]. Время, поэтому, для Григория в онтологическом смысле закончилось ранее финала романа. Также и пространство приобретает к моменту завершения повествования, особенно выпукло в сцене смерти и похорон Аксиньи, иное состояние и содержание – оно меняет свои знаки: солнце становится «черным», то есть привычное ранее и близкое природное пространство – топос солнца, также становится для героя чужим и незнакомым. Только лишь тихий Дон, река да весна поддерживают героя в его теперешнем состоянии.