– Вперед, вперед!.. Окопы мои! Не отставать! Вперед!.. Не робей! Вперед, молодцы!..

Через канаву, низко согнувшись, перескочило несколько солдатских фигур. Я понял, что капитан Шмелев бросил во вторую атаку на немецкие окопы все, что уцелело от нашего батальона. Снова загрохотала артиллерия и затрещали пулеметы. Зацыкали и засвистали пули в разных направлениях. Превозмогая боль и рискуя быть убитым, я немного высунул голову из канавы, чтобы видеть, что делается на месте жестокого боя. Картина была жуткая. Все поле было изрыто воронками от снарядов и усеяно трупами. Вместо стройной цепи отдельные разрозненные группы солдат, подгоняемые сзади окриками капитана Шмелева, бежали кто куда, кто вперед, кто назад. Капитан Шмелев шел сзади, размахивая толстой палкой и прихрамывая на одну ногу, и все кричал, вернее, ревел:

– Вперед, вперед, окопы мои!

По-видимому, он был легко ранен в ногу. За ним, не отставая ни на шаг, шел его верный вестовой Сумочка. Наконец капитан Шмелев не мог дальше идти. Он сел на землю и, словно он был не в бою, а где-нибудь на маевке, преспокойно вынул свой кожаный портсигар и закурил папиросу. Но в этот момент пуля сразила героя. Не издав ни единого звука, как подкошенный упал капитан Шмелев на спину и остался недвижим. К нему подскочил Сумочка, но в то же секунду убитый наповал он грузно свалился и застыл в последней агонии смерти рядом со своим храбрым командиром.

Смерть капитана Шмелева потрясла меня до основания. Я вспомнил о прапорщике Муратове, о Клопове, о Бовчуке, о Зашибайло. Сердце мое сжалось. Что с ними, где они? В пылу боя мы потеряли друг друга из вида. «Клопов, наверное, или убит, или ранен, иначе он не оставил бы меня, так же как и этот Сумочка».

Между тем немцы, воодушевленные успехом, бросились в контратаку, подняв на штыки и захватывая в плен тех наших солдат, которые успели добежать до дамбы. Но в это время открыли огонь два наших пулемета, и немцы поспешили скрыться за дамбу. Бой начал заметно затихать. Слышались отдельные ружейные выстрелы, изредка затрещит немецкий или наш пулемет, да немецкие батареи время от времени били по нашему тылу. Я тихо пополз сначала по канаве, а потом, выбирая удобные, скрытые места, где ползком, где на четвереньках, продвигался по полю. Отовсюду неслись стоны раненых. Убитые лежали в таком положении, в каком застала их смерть. Некоторые скрючившиеся, другие, раскинув ноги и руки, лежали на спине, выпучив стеклянные, с выражением ужаса глаза. Особенно ужасное впечатление производили изуродованные артиллерией трупы. Я старался на них не смотреть. С большим трудом добрался я, наконец, до шоссе, где наш ротный фельдшер Новиков сделал мне первую перевязку. Вскоре вместе с другими ранеными на двуколке Красного Креста меня доставили в ближайший передовой перевязочный пункт. Этот пункт находился в одной из уцелевших халуп той самой сгоревшей деревушки, сидя около которой еще вчера на бугорке я так хотел быть раненым. И вот… желание мое исполнилось.