Я вспомнил, где я нахожусь, и сердце мое защемило беспредельной тоской… И вдруг мне безумно захотелось уехать с этими страдающими куда-нибудь прочь, далеко-далеко от этого места человеческой бойни… Счастливцы! Они покидают этот ад и, быть может, уже для того, чтобы никогда сюда не возвращаться, они счастливы своим страданием, счастливы тем, что оно дало им возможность вырваться отсюда… А я? О, глупец! Я добровольно остаюсь… Еще мало для меня этих страданий, этих моральных терзаний, этой пролитой крови… Счастье улыбнулось тебе, жизнь зовет тебя в свои молодые теплые объятия, прочь от этой зияющей бездны смерти…

Сердце усиленно билось в груди. Теплый тихий весенний вечер умиротворяюще действовал на душу, и только гулкая канонада на фронте звучала каким-то странным диссонансом… Несколько секунд напряженной душевной борьбы… В волнении я прошелся по комнате. «Нет, решил не ехать и не поеду! Чего там ехать с такой пустячной раной!» И словно боясь поддаться слабости и утешая самого себя, я вышел из комнаты и подошел к повозкам. Несколько русин-подводчиков сидели тут же, у канавы и, покуривая толстые цигарки, тихонько между собою переговаривались. На первой подводе сидел уже один солдатик. На левой руке его был отрезан рукав, и вся рука его, висевшая на повязке, была туго забинтована от локтя до плеча. При моем приближении солдатик просиял и, здоровой рукой сделав под козырек, приветливо проговорил:

– Здравия желаю, ваше благородие, как изволите быть здоровы?.. – По голосу и по осунувшемуся бледному лицу я тотчас узнал взводного командира 2-го взвода моей роты старшего унтер-офицера Белова.

– Белов! Здорово, братец! И тебя зацепило? – точно брату родному обрадовавшись, воскликнул я. – Ну расскажи, голубчик, что сталось с нашей ротой у Дунайца? Жив ли полуротный? Бовчук? Как там наши дела? – забросал я его вопросами.

Добродушное лицо Белова нахмурилось и приняло необычайно серьезное выражение. Он только безнадежно махнул рукой, как бы давая мне тем понять, что хорошего нет ничего.

– Слава Богу, полуротный живы… а вот от нашей роты почти, чай, ничего не осталось, может, человек каких тридцать. Зашибайло убит на моих глазах… В одном месте нас небольшая горсточка ворвалась на дамбу в евойный окоп, и схватились на штыки, а в другом месте немец, значит, сам бросился на наших, кого поколол, а кого, значит, забрал в плен… И вправду, смотрим, через Дунаец по мостку гонят большую партию наших пленных и среди их, глядим, наш подпрапорщик Бовчук идет. Снял шапку и машет нам… Так стало обидно нам и зло на немца, ажно плакать хотелось… Видим, все равно уходить надо, чуть ноги унесли…