– Атака отбита!!! – не помня себя от радости, я полез вниз с дерева.

Бой затих. Перестали хлопать даже отдельные ружейные выстрелы. Деревушка N все еще дымилась; на ее месте виднелась лишь груда обуглившихся развалин, среди которых, как скелеты, уныло торчали остовы печей и труб. В знойном воздухе пахло гарью близкого пожарища. Слабый ветерок временами игриво пробегал по кустам, теребил густую листву березы и рябил блестящую поверхность речки. После напряженного оглушительного грома орудий наступившая тишина действовала как-то угнетающе. В этой неестественной тишине таились ужасы новой кровавой бури.

Разве можно было допустить, чтобы настойчивый враг после двух безуспешных атак оставил бы нас в покое в нашем отчаянном положении? Мы все хорошо понимали, что зловещая тишина обозначает лишь временную передышку противника и перегруппировку сил и что хитрый и надменный враг задумал, должно быть, какой-нибудь новый план нашего разгрома.

Уже солнце снижалось к западу. Жара спала. Тень от кустов и от «моей березы» стала продолговатее и резче. В небесах, на полях, на темно-зеленом очертании леса, что за речкой, – на всем, как тончайший эфир, разлился розоватый оттенок завершавшего свой дневной путь солнца – этого великого светила жизни и радости. И чем ниже склонялось оно к западу, тем отчетливее горел в небесах красно-огненный шар. Все тише и торжественнее становилось в природе. Но вдруг оглушительный орудийный залп дерзким диссонансом ворвался в тишину этого мирно угасавшего дня и тяжким эхом прокатился вокруг; почти тотчас загрохотало сразу множество разрывов гранат. Столб пыли и дыма впереди свидетельствовал о том, что залп пришелся как раз по нашему центральному участку, то есть по 2-му батальону вдоль шоссе. Мгновенно в моем мозгу промелькнула как молния мысль о том, что немцы решили сосредоточить огонь всех своих батарей по 2-му батальону и сделать там прорыв. Действительность показала, что я не ошибся в своем предположении. Вслед за первым залпом начался бешеный ураганный огонь противника по 2-му батальону и, главным образом, по району у шоссе. Между тем как против нашего и 3-го батальона не было артиллерийского огня.

Снова закипел жестокий бой. Но это уже был последний, отчаянный натиск врага, озлобленного неудачей первых двух атак. Немцы применили свой излюбленный метод борьбы: сосредоточить по одной точке огонь всей имеющейся в наличности артиллерии, сравнять там все с землей и затем в эту брешь бросить пехоту. Но это было еще не все. Боевой навык подсказывал мне, что хитрый и настойчивый враг разработал более верный и тонкий план. Не задумал ли он одновременно с натиском вдоль шоссе обойти нас с какого-нибудь фланга? Эта мысль, засевшая гвоздем в моем мозгу, не давала мне покоя. Все чаще и чаще вглядывался я в ту сторону, где на пригорке скрывался высланный мною дозор. Я даже приказал одному смышленому солдату влезть на березу и наблюдать за всем происходящим вокруг. Вскоре оказалось, что опасения мои были не напрасны. Ураганный огонь против 2-го батальона был еще в полном разгаре, когда вдруг с березы раздался взволнованный возглас наблюдателя: