В тот раз я не старался развлечь аудиторию шуточками перед дефиле. Моя вступительная речь была краткой: «Эта коллекция — плод совместных усилий самых талантливых людей, которых я только встречал в жизни. Если она вам не понравится — это моя вина, и ничья больше… потому что мне никогда раньше не доводилось работать над проектом ни в столь благожелательной атмосфере, ни с людьми, наделенными таким вкусом и таким чувством ответственности».
А потом начался показ. Одежду демонстрировали темноволосые манекенщицы, похожие на индианок, на них были бусы и бисерные налобные украшения. Некоторые модели выходили босиком, но большинство было обуто в мокасины. Шоу выглядело весьма экзотическим, публика реагировала на него вежливо, но вот понравилась ли ей коллекция, я пока не мог сказать. Только в конце дня ко мне подошел улыбающийся Феррари и сказал: «Мы сделали это!» Он получил заказы почти от всех крупных магазинов.
Платья из этой коллекции стали хитом продаж в Италии и Германии и позже — в магазине
Через десять лет, в начале 1980-х, я получил потрясающее предложение от Имельды Маркос[246]. Она искала дизайнера для создания линии одежды, мебели и даже сигар, использующей филиппинское сырье. Фабрики были готовы приступить к работе; она планировала организовать для меня ознакомительную поездку по островам. На этом деле можно было заработать миллионы, проект ожидало блестящее будущее.
Я несколько раз встречался с миссис Маркос, когда она приезжала на шопинг в Нью-Йорк. Это была очаровательная и очень любезная женщина. Меня она называла «маэстро». Но у меня было какое-то нехорошее предчувствие — ничего конкретного, — ведь не мог же я знать, что могущество мистера и миссис Маркос скоро останется в прошлом. Я решил подождать и посмотреть, как будут развиваться события, и к началу 1986 года мне уже не нужно было принимать решение.
Роль Соединенных Штатов как центра мирового производства уменьшалась, и я, в роли Марко Поло моды, стал ездить по всяким экзотическим уголкам мира в поисках местных мастеров-ремесленников. Я побывал в деревушке немецких граверов, затерянной в бразильских джунглях, у турецких кожевенников (к сожалению, они использовали мочу в качестве дубильного вещества) и у румынских вышивальщиц (этот народный промысел поддерживался коммунистическим правительством). Я прекрасно провел время в Румынии, остановившись у своего друга, теннисиста Йона Тириака, и общаясь с Илие Настасе[247], но делать заказ на вышивки не стал. Румынские мастерицы без энтузиазма относились к своей работе (в отличие от гордившихся плодами своего труда итальянок, с которыми я работал в Милане), и я сомневался, что правительство сумеет убедить их соблюдать график поставок.