В Париже всемогущий Бернар Арно руководил медийным раскладом. Соперничество с холдингом LVMH слышалось в словах Пьера Берже, осуждавших «корпоративное спонсорство». «Никогда не путайте меценатство и спонсорство. В сущности меня никогда не интересовала прибыль, что бы я ни делал. Я был бескорыстен, — утверждал Пьер Берже. — Я не верю в предпринимателей-меценатов. Иногда им лучше покровительствовать камамберам, нежели произведениям искусства. Чтобы быть меценатом, нужно любить то, чему ты оказываешь покровительство. Меценатство не означает обмен. Меценатство просто позволяет художникам работать. (…) Сегодня меценатами себя объявляют продавцы подержанных шмоток или парфюмерии, они хотят выставить напоказ свое имя и совершить обмен. Это им так же идет, как курице — зубочистка. Когда я вижу кожевника, спонсирующего выставку Гогена, я не понимаю, что тут делает кожевник».

Будет ли теперь рабочий календарь Синдиката Высокой моды в значительной степени контролироваться холдингом LVMH? Ходили слухи, что выбор Джона Гальяно и Александра Маккуина был связан с влиянием некоторых шишек американской прессы, таких как Анна Винтур из американского Vogue, которая видела в парижской Высокой моде источник развлекательных образов. Ив Сен-Лоран не поддавался давлению. «Я был первым, кто обнажил женскую грудь, но теперь они ходят голые по подиуму, что непристойно с точки зрения кутюрье», — говорил модельер, кого все больше игнорировала пресса и чьи коллекции, одни из самых ярких, все меньше появлялись на фотографиях. Гальяно, Маккуин? «Я совсем не из этого мира». По мнению мэтра, нет ничего более неприемлемого, чем «все эти воланы, слишком много идей в одном платье, слишком много красок, слишком много ткани, нелепые шляпы в перьях». Только Карл Лагерфельд находил оправдание в его глазах: «Он преуспел, работая у Шанель, остальные мне не нравятся». Что не помешало ему «подколоть» своего старого друга, описав портрет буржуазии 1997 года: «Она блондинка, желтая, потому что вся тонированная, в розовом жакете, брюки ужасного покроя, отвратительные туфли и сумка Шанель. Эта сумка, когда-то изумительная, стала эмблемой буржуазии»[950]. Или вот еще одна карикатура: «Мне приснилось недавно, что мы с мадемуазель Шанель собрались пойти поужинать в отеле „Ритц“ и проходили мимо окон ее мастерской на улице Камбон. Мы оба плакали, глядя на витрины»[951]. Апогей радостной провокации — появление Клаудии Шиффер в свадебном платье «Помпадур» у Сен-Лорана в коллекции haute couture весны/лета 1997 года.