Люсьенна, его мать, всегда была в первом ряду. Он снимался с ней для журнала Marie-Claire под объективом Франсуазы Югье. На улице Вавилон в день съемок атмосфера наэлектризована, а весна казалась морозной зимой. Бужемайя, один из камердинеров, поскользнулся и был немедленно отправлен в больницу. Люсьенна, на которой были надеты туфли от Массаро, с тревогой смотрела на серое небо. Шел дождь. Внезапно, на несколько минут, дождь прекратился чудесным образом. «Он мне сказал одеться для фотографии во все белое, поэтому я решила отпраздновать премьеру этого костюма и надела кольцо, что он мне подарил, это был подарок Ага-Хана — Рите Хейворт», — признавалась она. В тот день Мужик, французский дог Ива, бегал в ярости, потому что вокруг его хозяина скопилось слишком много людей. Он кусал посетителей, кто подходил слишком близко к хозяину. «Я никогда не могу приехать к Иву с моей маленькой собачкой Нобой. Он укусил бы ее. Он очень ревнивый и всегда следит за мной. Это совершенно невоспитанная собака»[939], — говорила Люсьенна.

В то время как влияние Милана и Нью-Йорка в сфере моды становилось все более и более ощутимым, такие создатели, как Жан-Поль Готье, выступали против диктата «платья с тремя дырками», предлагая более красочный стиль, созданный из всевозможных комбинаций. Кристиан Лакруа с юмором предлагал портрет поп-арлезианки, заявившейся из Киберкамарга в Париж, если бы Камарг был не областью, а кибернетической реальностью, а арлезианка — юной оторвой, а не легендой… Мир Сен-Лорана сам по себе уже был похож на целую страну, чтобы воображение могло в ней поселиться, пока ваше тело в Париже. Коллекция Rive Gauche лета 1996 года была легкой, от курток сафари до голубых ночных оттенков, от свежести белых стеганых платьев в обтяжку до блеска оранжевого цвета и оттенков индийской розы в золотых блестках. Два или три платья скользили по подиуму, как влюбленные женщины, которые помнили того человека, кто их так любил и теперь погрузился в пучину своего одинокого молчания. Из моды уходили настоящие профессионалки — Дениза Файоль, наряду с Майме Арнодин, из рекламного агентства Mafia, выработавшего ту эстетическую концепцию, что усиливала стиль Сен-Лорана. Мягкие черные большие рединготы, черный бархат, черный смокинг, туфли на платформе в стразах — дневные и ночные образы Ива бродили по реальному миру, добавляли ему стимул неподражаемой фантазией. В мире моды, черпавшей вдохновение во все более и более абстрактных областях, он казался рассказчиком историй, все переливалось последними отблесками золотого века Европы. За кулисами, когда телевизионные журналисты с камерами пытались вырвать у него комментарии о «тенденциях сезона», он был последним и единственным, кто осмеливался высказать пожелание: «Пусть женщины будут счастливы».