Но все-таки страница была перевернута. Для Herald Tribune вывод был простой: «Спад бренда YSL — это конец целой эпохи». Девяносто шоу в неделю — Париж был охвачен головокружением. Черный цвет растекался пятнами на подиумах. От реалистических ремейков «Гибели богов» Висконти до сцен охоты в берлинском борделе черный цвет означал ярость. Моральное падение становилось эффектом стиля. Светлые волосы торчком, взгляд с капающей тушью, костлявая фигура с голым торсом под большим мужским пиджаком — внешний вид моделей в стиле готики 1997 года далек от божественных див с гибким телом от Сен-Лорана. Мартин Маржела, будущий сотрудник Hermès, позволил некоторым манекенщицам «сбежать» в «недошитых» костюмах с булавками, торчавшими из накладных плечей. Как объяснял модельер: «Проблема в том, что у нас нет времени мечтать». Жан-Шарль де Кастельбажак одевал Папу Римского. Жан-Луи, голливудский художник по костюмам, скончался. «Все еще задаются вопросом, как платье может держаться на ее теле, когда она поет и танцует», — говорил когда-то Жан-Луи о Рите Хейворт, которую он одевал для фильма «Джильда». Все задавали себе этот вопрос, кроме, быть может, Ива Сен-Лорана. Он единственный, кто знал эти невидимые уловки, что делали платье украшением гардероба, придавали телу его высшую силу, даже когда оно почти голое. Ив страдал от шумихи моды, как и не выносил тишины. «Он был в ярости, — вспоминал один знакомый. — Он хотел жить своего подиума, своих прожекторов, своего зала. Ив — человек сцены». Где правда? Она, несомненно, в противоречивом мнении Пьера Берже, кто определял Сен-Лорана как «революционера, соблюдающего приличия», и «возжигателя огня».

В июле 1997 года подготовка коллекции Высокой моды зимы 1997/1998 года проходила в приподнятой атмосфере. Журнал Dutch решил сделать специальный выпуск, посвященный Сен-Лорану. В пресс-службе подбирались фотографии для ретроспективы кутюрье и коллекция открыток Love. Ассистенты студии проходили с сокровищами в руках, как, например, золотой шлем, вышитый Лесажем. «Черный — это цвет, черный — это черта, которая дает линию на белой бумаге», — писал он в программке, что распространялась в отеле Intercontinental в июле 1997 года. Его коллекция «Ренессанс» прославляла женщин, возвеличенных живописной школой Фонтенбло[953], от Габриель д’Эстре[954] до Агнессы Сорель (портреты обеих были написаны Фуке[955]). Береты с перьями точно сошли с картины Гольбейна[956], чтобы пропеть новую оду черному цвету, который переливался в бархате, в тонком сукне и газаре. «Я обожаю разные цвета. Мне нравится золотой — волшебный цвет, чтобы окружить им женщину, это цвет солнца. Я люблю красный, агрессивный и дикий. Хищные цвета пустыни. Но черный цвет для меня — убежище, потому что он выражает то, что я хочу. С ним все становится проще, линейнее, драматичнее», — говорил кутюрье.