Таких примеров на одном Кавказе можно бы привести немало, а с прибавлениями беломорских, амурских и прочих крупно субсидированных компаний можно, пожалуй, составить изрядный том. Что же это за злая судьба, так жестоко преследующая наши предприятия, по-видимому, истекающая из таких прекрасных общеполезных побуждений? Особенные географические, климатические, этнографические условия? Редкость и крайняя неразвитость населения? Отсутствие в большинстве местностей всякой заводской, фабричной деятельности? Скудоумие, неопытность или недобросовестность органов, созидающих, и агентов, приводящих в исполнение все эти столь многообещающие предприятия?.. Может быть, и то, и другое, и третье. Очень грустно! Не пора ли появиться, наконец, опытным хорошим диагностам?..

Раскинутая на крутой горе Шемаха, ежечасно угрожаемая землетрясением; далее Куба, переправа вброд через быстрый Самур – переправа, сопряженная с опасностью быть опрокинутым; резко изменяющаяся местность от все ближе и ближе подступающих отрогов Кавказского хребта, сближающихся с Каспием; бо́льшая жизненность природы, выражающаяся, как всегда, обилием и роскошью растительности; далее Дербент – этот оригинальный татаро-персидский город с крепостью на горе и остатками стены кругом до самого берега моря, возбуждающий воспоминания о Великом Петре, гений которого указал нам путь к этим владениям; затем ряд больших богатых аулов, прочно, из камня построенных, утопающих в роскошной, цветущей зелени; Буйнак, напомнивший мне соблазнительного «Амалат-бека» Марлинского, эту пылкую фантазию, приводившую когда-то в восторг неопытные юные души и сманившую меня на Кавказ; далее еще несколько аулов и станций, уже носящих более тревожно-воинственный характер вследствие близости непокорных горцев, – вот что возникает передо мной при воспоминании о тогдашнем странствовании.

Наконец, в полдень 2 мая я въехал в Темир-Хан-Шуру, проскакав за четверо суток 840 верст. Сдав в штаб командующего войсками привезенные бумаги, я по указанию «базарного» остановился на квартире в доме какого-то женатого солдата; отдохнул сутки, явился к командующему войсками князю Аргутинскому и был приглашен им к обеду; затем осмотрел административную столицу Дагестана, этого театра главнейших военных действий с тридцатых годов, и приготовился отправиться в штаб-квартиру своего Дагестанского пехотного полка – укрепление Ишкарты.

Темир-Хан-Шура, основанная в 1832 году как штаб-квартира Апшеронского пехотного полка и центр управления Дагестаном, страдала недостатком хорошей воды и отличалась классической грязью и лихорадочным воздухом вследствие низменного своего положения и какого-то гнилого озера. В мой первый приезд в 1851 году она, впрочем, имела вид порядочного уездного города, имела площадь с неизбежным базаром по воскресеньям, несколько правильных улиц с изрядными домами, немало порядочных магазинов и лавок, несколько трактиров с бильярдами и в одном даже с машиной, переносившей слушателя в Москву – главный приют этих музыкальных наслаждений. Был довольно обширный публичный сад с неизбежной дощечкой «Не мять, не рвать» и т. д., где по праздникам играла музыка. Кругом Шура[25] была обнесена неглубоким рвом, по фасам были устроены батареи, на которых красовались крупные крепостные пушки, две или три башни доминировали над ближайшей окрестностью, въезд и выезд ограничивался тремя воротами: дербентскими, ишкартинскими и кяфыр-кумыкскими, у которых стояли часовые и никого без прикрытия не выпускали, особенно в ишкартинские, через которые дорога вела в нашу штаб-квартиру по пересеченной, лесистой местности, ближе к отрогу хребта, отделявшего шамхальскую плоскость от непокорных соседей койсубулинцев.