И как это я так легкомысленно, думалось мне, пустился в такую службу? На чем это я основывал свои мечты, что вот прибуду в полк, дадут мне роту, пойду я с ней в поход, начнется дело, меня пошлют занять какую-нибудь гору или обойти неприятеля, все это я отлично, как опытный в горах человек исполню, в решительную минуту крикну:
В восемь часов утра в полной форме отправился являться. Прихожу в переднюю квартиры полкового командира, застаю трех офицеров при шарфах, одного унтер-офицера и рядового с ружьями, в ранцах и горниста с трубой. Спрашиваю, как мне явиться к полковнику. Говорят, подождите здесь, он сейчас выйдет, тогда представитесь. Ждем. Через несколько минут, в течение которых один из офицеров все осматривал унтера и рядового, поправляя на них то ранец, то какой-нибудь крючок, то повторяя: «Смотри же, подходить смело, говорить громко, внятно», – отворилась дверь, и на пороге предстал полковник, видный средних лет мужчина, с проседью, строгий, внушительный взгляд. Как только он остановился, к нему подошел офицер, вытянувшись в струнку, руки по швам:
– Господин полковник, на всех постах и караулах Его Императорского Величества обстоит благополучно. – Отступил в сторону.
Подходит другой:
– Господин полковник, дежурным по караулам в укрепление Ишкарты назначен. – Отступил.
Третий:
– Господин полковник, визитир-рундом назначен.
Полковник, делая вид, что меня не замечает, обращается к унтер-офицеру:
– Подходи.
Тот берет на плечо, подходит три шага, вытянувшись, выпучив грудь, втянув живот, смотря прямо перед собой, остановился, громко говорит:
– К вашему высокоблагородию от 15-й мушкетерской роты на ординарцы наряжен. – Едва заметно легкое дрожание в голосе.
– Как тебя зовут?
– Иван Бондарчук, ваше высокоблагородие.
– С которого года на службе?
– С 1844-го, ваше высокоблагородие.
– Какой губернии?
– Катеринославской, ваше высокоблагородие.