XLI.

После такого длинного отступления возвращаюсь к прерванному рассказу о нашем походе.

Великолепно было утро 8 июля 1851 года. В самом веселом расположении духа вытягивались мы из Кумуха в ущелье, провожаемые худо скрытой завистью остававшихся на месте товарищей. Путь на юг, или правильнее на юго-восток, был чем-то необычным, особенно для нас, дагестанцев: мы с апшеронцами и самурцами все больше кружили по северо-западной части края, а та, южная, составляла специальность ширванцев как поселенных вблизи, в Кусарах. Понятно, что любопытство было возбуждено в высшей степени. Только и слышалось: «Господа, куда это мы идем?».

«Про то барабанщики знают», – сострил вдруг один из наших офицеров (барабанщики и горнисты идут всегда впереди, а батальон уже за ними).

После небольшого перехода, мы привалили у селения Кюлюли. Здесь в 1842 году князь Аргутинский, тогда еще генерал-майор, начальник небольшого отряда, называвшегося Самурским и имевшего ограниченный район действий в Южном Дагестане, разбил наголову горцев, успевших возмутить Казикумухское ханство и захватить в плен своего окружного начальника подполковника Снаксарева с некоторыми другими офицерами. Об этом славном деле знал весь Кавказ, оно было главным фундаментом известности и последующей карьеры князя Моисея Захаровича. Была и солдатская песня про Кюлюлинское дело, в которой помнится мне припев: «Ай люли, ай люли, как мы брали Кюлюли, а генерал Абас-Кули растерял свои туфли» и т. д. (генерал-майор Абас-Кули Бакиханов, возведенный русским начальством в кубинские аристократы, весьма преданный России человек, был большим любимцем Аргутинского и всегда назначался начальником кавалерии в отрядах, ибо кавалерия большей частью и исключительно почти состояла из туземных милиций с прибавлением нескольких сотен донцов; человек он был хороший, но особенной воинственностью не отличался).

В поздние сумерки достигли мы селения Хозрек. Я не говорю ничего о природе: это было бы лишь беспрерывным повторением уже много не раз сказанного и давно известного. Горы и горы, кое-где серые, шифернопластные, кое-где покрытые сочной зеленой травой; подъемы и спуски, везде камень, солнце жжет, нигде ни деревца. Хозрек известен тем, что здесь, кажется, в 1823 или 1824 году, еще в самом начале возникновения учения мюридов и провозглашения газавата, известный сподвижник Цицианова, Ермолова и Паскевича генерал князь Мадатов разбил толпу фанатиков, впервые собравшихся осуществлять идею священной войны против гяуров.

После ночлега у Хозрека подошли мы 9-го числа к укреплению Чирах, памятнику геройского подвига двух офицеров наших – Овечкина и Щербины, которые с горстью солдат, лишенные воды, почти уже без патронов, с большей половиной израненных людей, сами истекая кровью, все-таки отбились от несколькотысячной толпы осаждавших горцев (этот подвиг описан Марлинским).