– А жарко будет сегодня, господа, – сказал я собравшимся за закуской у нашего батальонера Соймонова нескольким офицерам.

– Что же-с, на то июль месяц; сюртучки снять можно-с, – отвечает покойный Соймонов, как будто не понимая, что я понимал под словом «жарко будет».

Однако мы напрасно беспокоились. Осторожный князь Аргутинский не любил напрасных потерь, да и к лесной войне не привык: он весь век все в горах воевал. Осмотрев так картинно раскинувшееся перед нами ущелье, он счел за лучшее обойти его по гребню гор, хоть бы и по худшим дорогам. И потянулись мы по какой-то тропинке через Кошан-Даг и по открытым отрогам хребта, то спускаясь, то поднимаясь, поднялись на следующую горную цепь и ночевали на Фухти-Даге.

16 июля от рассвета и до самого почти вечера двигались мы опять по каким-то горным дорогам, то спускаясь чуть не в преисподнюю, то опять взбираясь под облака; до первого часа удушливый жар томил нас до невозможности, а затем вдруг наползли тучи и разразился ливень, не оставивший на нас сухой ниточки. Батальон наш был в арьергарде, и набрались мы муки ужасной: черводарские лошади с каждым днем становились слабее и не выдерживали горных переходов.

Наконец, дождь перестал, небо стало очищаться от туч, воздух сделался таким чистым, живительным, что даже измученные клячи как будто легче стали выступать, а погонщики реже издавать свои дикие покрики. Часов около шести вечера мы спустились на какую-то поляну, где отряд уже успел разбить лагерь, и став на указанное нам место, тоже начали снимать с коней перемокшие палатки и вьюки – как вдруг совершенно неожиданно почти совсем потемнело. Что за диво: в шесть часов в июле месяце – ночь! Кинулись смотреть часы: все, с незначительными разницами, стоят около шести. Даже лагерный шум как будто стих. Всеобщее недоумение разрешилось через несколько минут, когда вдруг вновь развиднело, солнце показалось еще в полном блеске, и мы вспомнили о предсказанном на 16 июля 1851 года солнечном затмении.

17-го числа взобрались мы опять на какую-то высоту Каргул-Капух и по скату ее у аула Куярых стали лагерем. Вдали на высотах виднелись неприятельские пикеты, и таким образом мы, наконец, после десяти дней утомительного похода сблизились с противником. Окрестности Куярыха представляли довольно грустную выжженную солнцем картину: травы не было, да и воды немного. На фуражиров, посланных от лагеря версты за две, напал неприятель, тотчас же атакованный с одной стороны 2-м батальоном Ширванского полка, с другой – драгунами и кубинскими милиционерами. Горцы засели за камнями и ложбинами довольно крутой высоты, по которой ширванцы и полезли вверх. Нам из лагеря отлично было видно все это дело, весь ряд этих вспыхивавших белых дымков, слышны были сигналы рожков, наконец «ура!», и батальон очутился наверху, а неприятель скрылся. Однако эта первая встреча в виде интродукции обошлась нам не совсем дешево: три солдата были убиты, два офицера и 26 человек солдат ранены.