Все эти сведения были чрезвычайно интересны. Я, однако, заявил Омару свои сомнения насчет возможности измены Гаджи-Мурата делу мюридизма, тем более что в горах он был один из виднейших, известнейших предводителей, пользовался большим почетом, а перейдя к русским, должен был бы поселиться где-нибудь в России и доживать век незаметным человеком, без всякой деятельности, что не могло соответствовать его самолюбию и джигитским наклонностям. Я даже сомневался в серьезности самой ссоры, потому что Шамиль, со своей стороны, не так легко решился бы лишиться навсегда содействия такого смелого и опытного человека, единственного, можно сказать, успешно действовавшего против нас наиба.

Омар был того же мнения и не хотел верить, чтобы Гаджи-Мурат передался русским, которые могут и повесить его за многократные набеги и разорения.

В это время мы узнали, что в Шуру ожидают главнокомандующего князя Воронцова, совершавшего один из обычных объездов по краю. Я попросился у Соймонова и поехал в Шуру, надеясь увидеться с кем-нибудь из старых знакомых в свите князя. Узнав, что в числе приехавших находился В. П. Александровский, я отправился к нему.

Василий Павлович очень обрадовался, увидев меня, стал расспрашивать о службе, походе и т. д. Между прочим сообщил мне, что князь получил известие о желании Гаджи-Мурата бежать к нам, что он только просит обещания князя не подвергать его казни или ссылке и что он постарается сослужить нам верой и правдой. Я и Александровскому выразил те же сомнения, о которых упоминал выше, и прибавил, что, во всяком случае, доверяться азиатцам вообще, а такому, как Гаджи-Мурат, в особенности, отнюдь нельзя. Если бы он действительно явился, то, само собой, это было бы хорошо, лишило бы Шамиля лучшего помощника и во многом обезопасило бы нас от набегов; что не только казнить его нет резона, но даже оказать ему хороший прием, дать денег, орденов, пожалуй, можно, – только услать бы его куда-нибудь подальше на жительство и уж ни в каком случае не доверяться в смысле полезной службы против горцев.

– А князь, кажется, напротив, очень рад заявлению Гаджи-Мурата и рассчитывает извлечь из него много пользы.

– Может быть, ошибаюсь, – сказал я, – но думаю, что «волка, сколько ни корми, он все в лес смотрит», и я не доверяю ни одному горцу, сколько бы он ни клялся в преданности нам.

– Но ведь Гаджи-Мурат совсем рассорился с Шамилем и, уж раз бежав, едва ли рискнет возвратиться?

– Во-первых, вся эта ссора что-то мне подозрительна и, во всяком случае, едва ли так серьезна, как о ней говорят; во-вторых, Шамиль и Гаджи-Мурат очень хорошо понимают, что им лучше жить в обоюдном согласии, и потому найдут удобные условия для совершенного примирения, для чего стоит только Мурату раскошелиться и послать в тощую казну имама несколько тысяч звонких рублей; в-третьих, Гаджи-Мурат был нашим офицером и бежал к Шамилю, теперь бежит от Шамиля к нам, почему же ему не бежать опять от нас к Шамилю? Не на честное ли слово его положиться?..