После этого разговора В. П. Александровский предложил мне представиться князю, которому приятно будет видеть меня фронтовым офицером, да и вообще не бесполезно-де освежить себя в памяти наместника. Я поблагодарил и на другой день благодаря любезности В. П. действительно был потребован к князю, который встретил меня своей всегдашней дружественной улыбкой, расспросил, где служу, что делаю и т. д., сказал несколько ободрительных слов и отпустил.

На следующий день был назначен отъезд князя Михаила Семеновича из Шуры, и я зашел к Александровскому попрощаться. При этом я просил его убедительнейше сделать что-нибудь в Тифлисе для скорейшего окончания все еще беспокоившего меня дела о не оказавшихся после смерти Челокаева деньгах (о чем подробно рассказано в первой части), что он и обещал мне с полной готовностью.

Вскоре после этого стало известно, что Гаджи-Мурат действительно бежал с гор и с двумя или тремя преданнейшими мюридами явился в Тифлис. Князь Воронцов принял его весьма милостиво: ему отвели хорошее помещение, отпускали ежедневно, кажется, по пяти полуимпериалов, приглашали на обеды, возили в театр, давали верховых лошадей для прогулок по окрестностям города, он присутствовал на парадах войск – одним словом, любезностям не было конца. Прожив довольно долго в Тифлисе, Гаджи-Мурат обещал оказать нам великие услуги и просил предварительно позволения объехать наши передовые линии, чтобы познакомиться с расположением войск и укреплений. Согласие было дано, и он, побывав во Владикавказе и Чечне (подробности этих поездок мне, впрочем, достоверно неизвестны), проехал на Лезгинскую линию в Закаталы, а оттуда – в Нуху, где и остался временно жить. В качестве ассистента к нему был назначен особый офицер, имевший секретное поручение наблюдать строго за гостем. Кроме того, нухинский уездный начальник полковник Карганов прикомандировал еще квартального надзирателя из туземцев Халил-бека и казачьего урядника. Почти каждый день после обеда Гаджи-Мурат в сопровождении своих трех мюридов и еще одного возвратившегося из бегов джарского лезгина, а также Халиль-бека и урядника ездил гулять по окрестностям Нухи.

В апреле месяце 1852 года он однажды немного позже обыкновенного выехал на прогулку и, удалившись верст на 6–7 от города, вдруг выхватил из-за пояса пистолет, убил наповал урядника, один из его мюридов тяжело ранил квартального, и все пятеро поскакали по дороге к Элису. Но рассчитав, что вслед за ними последует погоня и, без сомнения, по направлению в горы, к ущелью Самура, где легко наткнуться на наши войска, он, вероятно, по совету изменника – джарского лезгина, хорошо знавшего местность, решился на хитрость, которая могла ввести преследующих в обман и дать ему возможность скрыться. Вместо того чтобы броситься в горы, беглецы пустились, напротив, внутрь края, с целью переправиться через Алазань на Нухинскую почтовую дорогу, куда никому и в ум бы не пришло кинуться за ними в погоню, затем, проехав почтовой дорогой вверх по Алазани, опять переправиться на левый ее берег и лесами, между сочувствующих мюридизму аулов Закатальского округа, на Белокань, уже пуститься в горы. Хитрость удалась бы непременно, если бы не помог нам случай.