Пришли мы к этой позиции 14-го числа. Семь дней утомительного бесплодного марша в довольно сильный жар, казавшийся нам таким после целого лета, проведенного на высотах, где и в июле, особенно по ночам, иногда зуб на зуб не попадал, скоро были забыты, и опять потянулись еще более скучные, однообразно монотонные дни. Для разнообразия я предложил двум из ротных командиров, с которыми более сблизился, очередоваться обедами и являться со своей свитой, то есть с юнкерами своей роты. Таким образом, через два дня на третий обеды были шумные, всяк приходил со своей посудой, своими стаканами, рассаживались на походных кроватях, барабанах, и за борщом да неизменными битками с прибавлением кахетинского вина мы большей частью занимались бесконечными рассказами анекдотического характера и разбирали по косточкам начальство.

На позиции у Чоглы простояли мы до 7 октября. Последнее время дни стояли великолепные, такие осенние дни, какие я только на Кавказе и встречал. День теплый, мягкий, живительный воздух; к сумеркам легкий туман; ночью холод; к утру мороз, все покрывалось инеем, вода – тоненьким слоем льда, а с восходом солнца все это исчезало, и самая прекрасная погода, чистое синее небо, какая-то неподвижность в воздухе и во всей природе, тишина, нарушаемая стрекотанием множества кузнечиков. Ляжешь на каком-нибудь холме и под этот шум, под едва слышный звук скользящих кругом сереньких добродушных ящериц проводишь целые часы, перенося взгляд с синевы неба на серые безжизненные горы, с журчащей между камней речки на закоптелые каменные сакли аула, с белеющих палаток лагеря и блестящих под солнечными лучами ружейных козел на дымки, ровной струей поднимающиеся из-под ротных кухонь, или на пасущихся вблизи по скату горы баранов. Такая мирная картина, так располагающая к спокойствию, а между тем каждую минуту можно ожидать тревоги, нападений, убийств, стрельбы…

6 октября вечером было получено приказание: 4-му батальону с двумя орудиями выступить в Шуру, а нашему 1-му с другими двумя горными пушками, или «ступками», как мы их называли, отправиться в аул Кутиши и расположиться там на зимние квартиры.

7-го числа 4-й батальон с полковым командиром ушел, а мы вслед за тем отправились в знакомые мне Кутиши с ужасной перспективой провести там месяцев восемь. Восемь длинных зимних месяцев среди дикого туземного населения, в сырой полумрачной сакле, без всякого дела, под ежедневными огорчениями со стороны противнейшего майора и в обществе офицеров, большинство коих при всей снисходительности к ним не могли вызывать ни малейшей симпатии – поистине перспектива, для примирения с которой нужно было немало силы воли!