Проведя в Грозной сутки, главнокомандующий собрался выезжать на Терек, чтобы почтовым трактом через Владикавказ ехать, наконец, в Тифлис. Перед выездом в зале «дворца» выстроились все начальники разных частей войск, и Н. Н. Муравьев на прощание после нескольких наставлений все относительно расхода людей сказал следующее: «Так вот, господа, мои требования; быть может, я и ошибаюсь, но уже вы меня не разуверите, извольте подчиняться и исполнять».

В числе слушателей находился и я. Признаюсь, я был крайне удивлен таким словом. Вместо того чтобы сказать: «Если я ошибаюсь, то разъясните мне, разубедите меня», такой умный человек вдруг говорит: «Я так хочу – и баста»! А не прошло несколько дней, и он же во Владикавказе, выслушав доклад о расходах людей в Навагинском и Тенгинском полках, совершенно тождественных с теми, против которых он восставал, сказал докладывавшему: «Если бы мне все так правдиво докладывали дела, то я, конечно, был бы избавлен от многих ошибок». Прекрасно: и это вполне обнаруживает и ум, и благородство взглядов. Но кто же виноват, что Н. Н. Муравьев в десяти местах не давал никому возможности откровенно, без трепета перед грозным начальником высказать сущность дела, а только во Владикавказе удостоил спокойно, без предубеждений выслушать адъютанта генерала Козловского подполковника Клинтера, тогда как до того времени не хотел спокойно выслушивать начальника дивизии да еще такой безукоризненной правдивости человека как барон Врангель, который и сам был из числа тех начальников, что весьма строго относились к неправильным расходам людей?

В двадцати верстах от Грозной, в укреплении Горячеводском, занятом линейным батальоном, главнокомандующий приказал ударить тревогу, желая удостовериться, все ли люди явятся на сборное место. Когда роты построились, Муравьев послал своих адъютантов по всем хатам и казармам осмотреть, не остался ли кто дома. Бывший тут же полковник Мейер, начальник штаба казачьего войска, совсем постороннее лицо, из желания прислужиться тоже поскакал и через несколько минут с торжеством притащил найденного в какой-то лачуге солдата, помертвевшего от страха. По собранным тотчас справкам оказалось, что солдат только на днях выписан из госпиталя после тяжкой болезни и по требованию медика освобожден на некоторое время от служебных обязанностей для укрепления в силах. Об этом барон Врангель тут же доложил главнокомандующему, не принявшему, однако, этого в резон и приказавшему наказать солдата розгами. Подобало ли это главнокомандующему и какое впечатление должна была произвести на войска такая жестокость, да еще несправедливая?..