Потекла опять наша жизнь своим порядком в легких служебных занятиях, в разных специально кавказским военным штабам тогда свойственных удовольствиях и в мечтах о наградах за зимнюю экспедицию. В этом, впрочем, нам пришлось скоро разочароваться: генерал Муравьев оказался также врагом щедрого награждения войск и вместо щедрости доводил свою систему почти до совершенного отказа в наградах.

Вскоре мы узнали о кончине императора Николая Павловича и присягали царствующему ныне государю. Затянувшееся дело под Севастополем вместе с этим печальным известием производили какое-то неопределенное, тоскливое впечатление, но, как я уже говорил, мы, тогдашние молодые офицеры, как-то не очень задумывались над делами, не близко нас касавшимися, и вообще не унывали, уверенные, что Россия, в конце концов, выйдет из борьбы с торжеством…

Прошел весь март месяц, настал и апрель, но вопрос об увольнении барона Врангеля оставался неразрешенным, и мы еще более успокоились, как вдруг в одно утро я был потребован к барону. Прихожу, и он передает мне письмо к нему из Тифлиса от начальника артиллерии генерала Бриммера с приказанием прочитать и написать отрицательный ответ. Письмо, писанное по поручению главнокомандующего, заключало в себе убедительную просьбу забыть неудовольствие, вызванное замечаниями, быть может и неосновательными, но вполне извинительными новому начальнику, не успевшему ознакомиться со своими подчиненными, и взять назад прошение об увольнении от должности, пожертвовав личным самолюбием пользе службы.

Грустно было мне исполнить полученное приказание, тем более что письмо дышало искреннейшим расположением генерала Бриммера, известного своей честной прямотой, и доказывало желание Н. Н. Муравьева загладить несправедливость в отношении барона, – черта, во всяком случае, прекрасная и смягчавшая установившееся к нему нерасположение. Барон Врангель не убедился, однако, доводами Бриммера и вместе с самой душевной признательностью за его дружеское расположение известил, что от намерения оставить Кавказ не отказался… Все надежды наши окончательно рушились, и мы стали ждать нового начальства.

Между тем сведения, получаемые с неприятельской стороны, извещали, что Шамиль настойчиво уверяет горцев, что дела наши в Турции идут скверно, что почти все войска двинулись туда, а в Чечне никого не осталось, за исключением гарнизонов, что скоро наступит час их торжества, и так далее. А пока он приказывал всем бежавшим зимой с мест своего жительства чеченским семействам опять возвращаться на старые пепелища по Джалке и Шавдону.