Н. И. Евдокимов, тогда еще далеко не достигший ни той славы, ни тех высоких почестей, едва ли ему когда-либо даже снившихся, которых он достиг через несколько лет после, ни той вражды, какую он против себя возбудил, был уже тем не менее человек, у которого было чему поучиться, конечно, в отношении кавказских дел. Я знаю, что и до сих пор, после полутора десятка лет, прошедших с того времени, как Евдокимов сошел со служебного поприща, и после шести лет, минувших со дня его смерти, ни вражда, ни традиционное у многих дурное о нем мнение не изменились; первые несколько строк, сказанные мною о нем, вызовут, пожалуй, у немалого числа читателей из старых кавказцев возглас: «А, панегирики Евдокимову пишет!» – что некоторым образом будет означать и мне прямое порицание, но я этим не смущаюсь и буду идти в дальнейших рассказах о моей кавказской службе своим путем, путем правдивого изложения деяний и происшествий, как я их понимал (а речь пойдет дальше о событиях более важных, имеющих уже более общий интерес). Не следует забывать только, что если и до сих пор я не мог обходиться без пропусков, по причинам, не требующим объяснений, то через несколько месяцев после теперь описываемого мною времени наступил период, о котором говорить и совсем еще не время…

Во Владикавказе генерал Евдокимов имел у главнокомандующего продолжительную аудиенцию. После многих расспросов о положении дел в Чечне Н. Н. Муравьев высказал несколько общих соображений о действиях, которые он имел в виду произвести с целью покорения Кавказа, и потребовал от генерала Евдокимова изложить свои предположения в особой секретной записке.

Прекрасная весенняя погода, удовлетворительный результат продолжительной поездки или что другое было причиной хорошего расположения духа главнокомандующего – не знаю, но в этот раз он был гораздо приветливее и с войсками, и с представлявшимися ему должностными лицами, не глядел таким сентябрем, как в прежние посещения, а за данным в честь его бароном Вревским обедом даже очаровал всех своей любезностью и поражал всех своей мецофантовской лингвистикой: с баронессой Юлией Петровной и ее сестрой говорил по-французски, с их компаньонкой мисс Босс – по-английски, с бывшим тут же действительным статским советником А. Ф. Крузенштерном (впоследствии начальником Главного управления наместника) – по-немецки, наконец, с приглашенным к обеду пленным турецким полковником – по-турецки. Казалось, влияние Кавказа и его нравов уже стало отражаться на хмуром спартанце, каким нам казался генерал Муравьев. На меня несколько раз, впрочем, он бросал вопросительные взгляды, и я сидел за столом как на иголках, ежеминутно ожидая какого-нибудь грозного замечания насчет присутствия здесь офицера из Дагестана и приказания немедленно отправиться в свой полк, но дело обошлось благополучно. Я тут же, однако, дал себе слово выйти из этого глупого положения и настойчиво просить генерала Евдокимова о переводе в Кабардинский полк, что вслед за тем и состоялось с согласия командира полка барона Николаи.